Всеволод Кочетов - Молодость с нами

Вот почему, когда на трибуне не славослов-оратор, а человек, который трезво и без треска рассказывает о том, какими путями он шел и идет к успехам, какие трудности преодолевал на этих путях и как он их преодолевал, какие трудности еще остались, что мешает движению, — его слушают в глубокой тишине. «Он наш единомышленник, — так думают слушатели. — Мы идем такими же путями, его опыт нам пригодится, ошибки, совершенные им, помогут нам не ошибаться, его планы и замыслы будут полезны и нам».

Вот почему, когда газета печатает материалы острые, когда она, как прожектор, освещает все рифы и топи на нашем пути, — ее читают; когда она перестает это делать — в нее завертывают.

Оглянешься сейчас на нашу историю — как будто бы время мелькнуло с того часа, когда в невских волнах вспыхнуло гулкое пламя пушки крейсера «Аврора» и большевистская партия взорвала старый мир, — что там треть века в сравнении с тысячелетиями человеческой деятельности! Но треть века — это треть века, это не мгновение, и это время не мелькнуло, на его протяжении выросло несколько новых поколений людей, для жизни человека это длинное, долгое время, и за это длинное, долгое время партия большевиков, взорвавшая старый мир, совершила еще одно великое дело — она вырастила новых людей. Эти люди еще далеко не свободны от привычек, навыков и побуждений, которые складывались веками и тысячелетиями, прошлое еще цепко держится на наших ногах, но у людей уже возникли привычки, навыки и побуждения, незнакомые прошлому, новые, которые от года к году берут верх над привычками, навыками, побуждениями прошлого. Идет суровая борьба, жестокая. Как при всякой борьбе, иной раз противник прорывает фронт, контратакует, собрав все свои силы, и, что тут говорить, в таком случае победа на какое-то время бывает и не на стороне нового. Борьба есть борьба. В дни тяжких сражений Отечественной войны мы теряли так много, что казалось, сердце не выдержит тяжести этих потерь. Мы теряли Киев, Минск, Одессу. Мы теряли Курск, Орел, Харьков. Мы теряли огромные пространства нашей Родины, мы теряли сотни тысяч наших людей. Невозможно исчислить, как много мы теряли. А итог этой гигантской борьбы? Мы во много раз крепче, чем были прежде.

Так и в борьбе за нового человека: старое метко и злобно бьет из-за углов, из подполий, подкрадывается неслышно, маскируясь под новое. И уносит наших людей, вырывает их из наших рядов. Одного оно ввергнет в воровскую шайку; другого толкнет на путь легких приобретений благ жизни — на путь злоупотребления должностными возможностями; третий запутается так, что даже станет орудием врагов своей родины; четвертый примется строить свое благополучие за счет несчастья других, он порочит их, клевещет на них, лишь бы убрать с дороги, лишь бы очистить ее для себя; пятый — пустоцвет, обманывает всех и вся, лишь бы доказать свою значительность и приобрести право на то, на что он не имеет никакого права…

Их еще очень и очень много, различных видов и степеней ранений, наносимых нашему обществу силами умирающего, но не умершего прошлого. Это наши потери, тяжелые потери. А итог борьбы за нового человека? Он есть, этот человек, он есть уже в каждом из нас. Но, занятые повседневным своим трудом, мы не замечаем тех глубоких изменений, какие в нас происходят год от году, так же вот, как никто не заметил того, что там, где когда-то были два домика и кирпичный сарай, возникло крупнейшее научно-исследовательское учреждение. Всем кажется, что так всегда и было и иначе быть не могло. И то, что наше общество не терпит похвальбы, тоже черта нового, воспитанная, выросшая с годами.

Что же тут удивительного, что, когда Павел Петрович после ученого совета в течение нескольких дней ходил по лабораториям и мастерским, никто, ни он сам, ни сотрудники отделов, не говорил ни о каких достижениях, ни о каких успехах, — разговор был везде и всюду сугубо будничный: что мешает, чего недостает, что можно и нужно сделать для улучшения работы.

Что же касается самого Павла Петровича, то его особенно-то ничто и не поражало тут и не удивляло. Знакомясь с оборудованием лабораторий и мастерских, Павел Петрович вспоминал свой цех, — вот там бы развернуть исследовательскую работу! Вот там оборудование, там возможности! Ему сказали, да он это и сам уже знал, что некоторая доля работы института так и производится — в цехах заводов, в различных частях страны; но Павел Петрович знал и то, что в цехах такая работа ведется не постоянно, а наскоками.