Всеволод Кочетов - Молодость с нами

Обходя институт, на третьем этаже главного здания в одном из боковых коридоров Павел Петрович увидел дверь с табличкой: «И. И. Ведерников». Он уже давно, несколько лет тому назад, слыхал о работах Ведерникова, читал о нем в газетах, знал, что этот человек трижды получал Сталинскую премию. Несколько дней назад он, правда, услышал от Серафимы Антоновны еще и иной отзыв о Ведерникове.

Павел Петрович вошел в большую неуютную комнату, в которой были стол, три стула и несгораемый шкаф. У окна, глядя в парк, стоял седой высокий человек в синем халате. Он медленно обернулся на скрип двери и сказал:

— Если вы директор, то можно уже и не стучать?

— Прошу извинить. — Павел Петрович искренне смутился. — Как-то так получилось, задумался.

— Что ж, будем знакомы. Ведерников, Иван Иванович.

Павел Петрович пожал протянутую руку и тоже назвался.

— Ну, давайте присядем, — предложил Ведерников, придвигая к столу второй стул. — Пить могу в любом положении, об этом вас, наверно, уже информировали мои друзья, думаю обычно стоя, а вот разговаривать люблю сидя. Присаживайтесь.

В остром, сухом его лице, похожем, насколько Павел Петрович помнил иллюстрации к рассказам Конан-Дойля, на лицо Шерлока Холмса, в серых пристальных глазах все время держалась усмешка умного, проницательного и желчного человека. Павлу Петровичу трудно было начинать с ним разговор. Ведерников, видимо, догадался о его затруднениях.

— Знаете, — сказал он в раздумье, — ответьте прямо: вы ханжа или не ханжа?

Павел Петрович даже растерялся, так неожиданен был этот вопрос.

— Видите ли, к чему я это спрашиваю, — объяснил Ведерников. — Если вы ханжа, мы обменяемся взаимными пустопорожними учтивостями и разойдемся, так друг друга и не узнав. Ну вы что-то такое спросите, что, мол, мне мешает, чего недостает. Я что-то такое придумаю в ответ, скажу, мол, спасибо за внимание и буду думать о вас — что бог на душу положит, а вы будете думать обо мне — что там вам наговорят мои друзья и доброжелатели. Так ханжа вы или не ханжа?

— До сих пор меня в этом не обвиняли, — ответил Павел Петрович, заинтересованный Ведерниковым.

— Прекрасно, — сказал тот и пошел к несгораемому шкафу, с грохотом отомкнул дверцу, потом, подумав, пошел к двери, защелкнул ее на замок, вернулся к шкафу, достал из него химическую бутыль без этикетки и две градуированные мензурки, поставил их на стол перед удивленным Павлом Петровичем. Еще достал из шкафа большую луковицу, соль в маленьком кулечке, кусок черного хлеба; на листе бумаги порезал луковицу кружочками, утер глаза и только тогда заговорил снова: — Да, я пью. Да, мне без этого трудно. И если вы, новый директор, хотите знать меня таким, каков я есть, снизойдите и до моих слабостей. Наливаю?.. — Он поднял бутыль и задержал ее над мензурками, ожидая ответа Павла Петровича.

Павел Петрович в одно мгновение испытал сложный комплекс переживаний. Он не находил никакого сколько-нибудь удовлетворительного объяснения для такой странной гульбы двух совершенно незнакомых людей — нового директора института и старого его сотрудника, в рабочем кабинете, в рабочее время, под корку хлеба и луковицу — по-извозчичьи. Объяснений и оправданий не было, но был какой-то азартный интерес к Ведерникову, и Павел Петрович сказал с той отчаянной смелостью, с какой первые купальщики бросаются в ледяную весеннюю воду:

— Наливайте!

Они чокнулись, выпили: оказалось, что в бутыли был слегка разведенный спирт; Павел Петрович с удовольствием ел лук и черствый хлеб, посыпанный крупной солью, что смутно напоминало ему далекие времена, юные годы, новостройки и длинные переезды в товарных вагонах.

— Я ни о ком не говорю худо за глаза, — сказал Ведерников, снова наливая в мензурки. — Поэтому не пытайтесь информироваться у меня о моих коллегах.

— Вот вы свое мнение о них уже и обнародовали, — сказал Павел Петрович, удерживая руку Ведерникова, когда мензурка была налита до половины.

Ведерников усмехнулся:

— С вами ухо держи востро. В общем леший с ними, с моими коллегами. Поговорим о другом. Вы как намерены руководить институтом? Будете медленно входить в курс дел, неторопливо осваиваться с обстановкой или начнете с перестройки? Видите, в чем штука. Если вы изберете первый путь — медленное вхождение и ознакомление, — поверьте мне, вас постигнет полнейший неуспех. Почему? Вот почему. Вы сейчас влетели в эту научную цитадель, как раскаленное ядро, стены цитадели от такого удара расселись, связь между кирпичами ослабла — такое сооружение можно как угодно ломать, рассыпать, перекладывать его компоненты в любых комбинациях, перестраивать. Сопротивление будет минимальным. А если упустить время, все, подождав, станет на место, трещины закроются, связи вновь окрепнут, и вы будете замурованы, вам будет не шевельнуть ни рукой, ни ногой. Поначалу вы приметесь биться в своей клетке, с запозданием пытаясь ее сломать. А потом привыкнете к неволе, сживетесь с ней. И конченный вы руководитель. Надежд тех, кто вас сюда послал, вы не оправдаете. Ломайте все! — почти крикнул Ведерников и поднял мензурку. — Не теряйте времени! Ваше здоровье!