Всеволод Кочетов - Молодость с нами

Мелентьев принялся подробно рассказывать об истории своих взаимоотношений с Павлом Петровичем, о том, как Павел Петрович с первого же дня не стал считаться с партийным бюро, как барственно-пренебрежительно отнесся к самому Мелентьеву. «Все это ложь, передергивание, неправда», — несколько раз подавал реплики Павел Петрович. Но Мелентьев, ответив: «Вам будет предоставлено слово, товарищ Колосов, прошу не перебивать», — продолжал свое. Проговорив больше часу, он действительно предоставил слово Павлу Петровичу.

Павел Петрович начал обстоятельно рассказывать обо всем, что сделано в институте, он листал свои материалы и приводил только факты, факты, факты, по его мнению, красноречивые и доказательные. Что же касается обвинения в отрыве от партийной организации, то об этом он сказал коротко: «Чушь, и больше ничего». Он думал, что всех убедил и сейчас люди начнут громить Мелентьева за глупую, тенденциозную, во многом клеветническую речь.

Но первой выскочила Самаркина и заговорила о том, что директор Колосов издевательски относится к научным кадрам, особенно к кандидатам наук.

— Есть постановление о предоставлении кандидатам технических наук, — восклицала она, — должности научного сотрудника с оплатой в тысячу семьсот пятьдесят рублей! А что получается? Я — кандидат технических наук. Мне нет этой должности, и я не получаю указанной ставки.

«Стружку в цехе не убирают», — подумал Павел Петрович с усмешкой. Может быть, Самаркина увидела тень этой усмешки на лице Павла Петровича. Она с еще большей яростью заговорила:

— Ему, видите ли, смешно. А нам нет. Собакина тоже защитила диссертацию. Обещал Колосов ей полагающуюся должность? Обещал! А сделал что-нибудь? Нет. Он лгал! Его стиль: лгать, лгать, лгать! Получит кандидат наук соответствующую должность или не получит — Колосову дела нет. Виляет, крутит. То говорит: дам должность старшего научного сотрудника тому, у кого диплом на руках, а завтра предоставляет ее человеку, не имеющему диплома на руках, например Стрельцовой. Кто такая была тут Стрельцова?

— Его любовница! — сказал Мукосеев.

— Товарищ Мелентьев! — Павел Петрович встал. — Это что же, опять старые сплетни подымать будете? — Его охватило волнение, ему было противно и мерзко.

— Сядьте! — сказал Мелентьев. — Тут собрались коммунисты, и они не сплетнями занимаются. Они прямо и честно высказывают свое мнение. Если правда глаз колет, потерпи, товарищ Колосов. Не все тебя елеем мазать.

Павел Петрович сел, прикрыл лицо рукой и приготовился услышать еще худшее. Он, правда, все еще верил, что кто-нибудь даст отпор Мелентьеву и приспешникам Мелентьева. Откуда ему было знать, что Мелентьев тщательно продумал состав тех, кого надо было пригласить на бюро, что пригласил он только обиженных, обойденных Колосовым, что члены бюро старый большевик Малютин и Архипов были вызваны в горком по просьбе самого же Мелентьева, который договорился об этом с Савватеевым: без них, мол, лучше будет. А то еще бузу поднимут. Архипов, он потише, а Малютин — тот все может.

Слово после Самаркиной взял Мукосеев. Он бил себя в грудь кулаком, облизывал пересыхающие губы, жадными глотками пил из стакана, хрипел. Он говорил о том, как с винтовкой в руках завоевывал советскую власть, как всегда честно трудился, о том, что его всегда ценили, и только Колосов изволил обвинить в лодырничестве, в увиливании от задач современности, в уходе в тихую гавань компиляций и подражания. Это неправда! Он хоть сейчас умрет за советскую власть, пусть только партия прикажет.

Его речь произвела громадное впечатление. Он говорил так искренне, с таким негодованием, что вот, думалось, сейчас упадет человек и умрет от разрыва благородного сердца. Он продолжал говорить, он кричал о том, что на столе у Мелентьева, вон там, справа, лежит заявление старого честного рабочего, который тоже проливал кровь за советскую власть, за революцию. Старый пролетарий Семен Никанорович Еремеев пишет, что и на производстве инженер Колосов думал больше о себе, чем об интересах партии и государства. Он запорол сорок тонн высококачественной стали, которая стоила больше миллиона рублей, и при поддержке каких-то дружков сбежал с завода в институт. Он и в молодости немало летал с места на место. Он не ужился на Уралмаше, на Магнитке, на Сталинградском тракторном. Посмотрите в его личное дело. У него биография летуна. Но летуна, который любит летать с комфортом. В институт он перелетел со своей любовницей. Правильно тут говорила товарищ Самаркина. Стрельцова пользовалась барским покровительством, ее заявление об отпуске директор Колосов подписывал лежа ночью в постели.