Леонид Воробьев - Недометанный стог (рассказы и повести)

И было ему хорошо, грустно и радостно. Смотрел он на зажигающиеся в поселке огни и думал, что зря сомневался, когда ехал сюда, зря думал, не пропадет ли отпуск. Было ему ясно, что даже из-за одного этого дня, из-за пережитого в нем, даже из-за двух часов встречи с детством его отпуск абсолютно удался.

Бор стоял еще молодой, но кустарника и подлеска в нем почти не было. Сосны разместились редко, выглядели словно струны на невидимом грифе, а мох серовато-белый и ноздреватый, казалось, должен был хрустеть и рушиться под ногой, но только мягко подавался и долго потом, выпрямляясь, заполнял впадину от следа.

Святослав широко шагал и чувствовал, что все в нем наливается силой от ходьбы, от прохладного и недвижимого воздуха, от этого серого, но без единой капельки дождя гулкого сентябрьского утренника.

К озеру и к реке можно было пройти дорогой и тропками, но здесь путь сокращался километра на три, однако впереди находился опасный овраг, и Святослав это знал.

Сегодня он поссорился с женой. Она все звала к Михеевым, а ему хотелось побродить с двустволкой. Ему давно надоели эти Михеевы, и Соколовы, и Шафрановские, тем более что мужчины в этой компании не были близкими знакомыми, работали в разных организациях, а только жены были связаны дружбой, и общий разговор налаживался с трудом. Он сказал:

— Чего там делать? Опять, как у Шафрановских, будете целый день о сапогах да о ценах говорить. Я на охоту пойду.

В ответ жена начала ворчать, что он лишил ее общества, что из-за своего бирючьего характера сам друзей не имеет и ее со старыми друзьями ссорит, что и в выходной она должна торчать у плиты, взаперти, одна. Святослав рассудительно предложил:

— Пойдем со мной. Надевай брюки, и пойдем. Воздух-то какой! По красивым местам повожу!

— Да что я, гончая у тебя? — закричала Ирина. — Люди оденутся как люди, и в магазины, в кино, в компании. А я — надевай штаны и ломись по бурелому как ненормальная… Вот мужика бог послал.

Они долго спорили, но Святослав упрямо одевался, решив не тратить сегодняшнее воскресенье на бессмысленное сидение в четырех стенах, и, наконец, они кинули друг другу по заключительной колкости, а он ушел, поправляя патронташ и приспосабливая на плече двустволку стволами вниз.

— Сдались мне эти Михеевы! — сказал он громко, подходя к оврагу, и эхо отдалось в овраге и в бору на той его стороне.

Овраг выглядел как пропасть. Обходить его было далеко, перелезать трудно, настолько обрывисты и сыпучи были склоны. Но неделю назад упала здесь сосна, и так ловко, что образовала мост. Святослав это знал, на это и надеялся.

Внизу булькала Юрманга, чистая, прозрачная, с галечным перекатом под самой сосной, с темными бочажками, где трепетно замирали, а потом стреляли в стороны от видимой им одним опасности мелкие хариусы. До воды казалось страшно далеко.

«Да, — подумал Святослав, поглядывая на желтоватый ствол средней толщины без единого сучочка: все сучья сосредоточились на вершине, легшей на ту сторону, — больно гладко. Сорвешься — все кости переломаешь».

— Ну, один раз живем! — сказал он и решительно вступил на сосну.

Он старался не глядеть вниз, хотя так и тянуло. Ствол чуть подрагивал, а на середине скользнула правая нога. Святослав весь облился холодным потом, но остаток пути пробежал, балансируя руками, ворвался в гущу верхушечных ветвей, перевел дух и вытер пот со лба.

«Обратно дорогой пойду, — решил он. — Хоть дальше, а спешить некуда».

Теперь им овладел подъем, который всегда бывает после перенесенного напряжения, после удачно преодоленного препятствия. Он шагал еще крупнее и скоро вышел из бора. В обе стороны, докуда хватал глаз, шел травяной скат. До этого ската веснами, наступая по заливным лугам, доходила в большую воду Ломенга.

Луга теперь были тихи, голы и спокойны. Стояли группками по нескольку штук стога. Из неглубоких лощин выглядывал ивняк с наполовину облетевшей, то красноватой, то желтоватой листвой. Дальше угадывалась река, за ней снова шли луга, лес на взгорье, дорога и поселок в лесу. Виделось здесь далеко и отчетливо. И день был ясным, несмотря на ровное, совершенно серое небо.

Святослав легко дышал и смотрел вокруг. Он чувствовал осеннее изобилие и в то же время грусть земли, внимал тому, что видел, с охотой, знанием и ощущением сопричастности себя всему окружающему. Он сейчас, как, впрочем, и всегда, любил эту опушку, и луга с ивняком, и желтую дорогу на той стороне, и коричневатый обрыв над Ломенгой, и серое небо. И ему казалось, что они тоже знают и любят его.