Леонид Воробьев - Недометанный стог (рассказы и повести)

На горячем песке раскинулись животами вниз два человека. Лежат как мертвые. Жара уняла даже надоедливых слепней, и никто не мешает «калить» спину.

Колхозный кузнец Яков Николаевич — худой, жилистый, костистый. Черен от природы: можно бы не загорать. На первый взгляд кажется, пожалуй, слабосильным. Но в этом тощем теле — сила исключительная.

Неподалеку от него положил лицо на ладони свинарь Генка — недлинный, кряжистый парень. Плечи и шея у Генки загорели: ходил в майке. Кожа на остальной части тела — эластичная, гладкая, белая.

У обоих выпал свободный часик, оба пошли освежиться на безлюдный запесок. Искупались, решили позагорать. Лежат, лениво перебрасываясь незначащими фразами. Тишина. Зной. Оба знают, что поблизости нет ни души, и расположились в чем мать родила.

— А здорово она тебе от ворот поворот устроила, — говорит Яков Николаевич.

Это он решил внести разнообразие в разговор и начинает подтрунивать над Генкой.

— Ничего она мне не устраивала, — сердится Генка. — Сам я от нее во время танца отошел.

— Рассказывай, — блаженно кряхтит Яков Николаевич, поворачиваясь на бок. — Знаем. Чтоб ты от девки сам откололся — ни в жизнь. Видели ведь: танцевали вы с ней вальс, бросила она тебя посреди круга и на место укатила. А ты стоишь, рот разинул…

— Врут! — возмущенно вскидывает Генка голову, встряхивая непросохшими косицами волос. Потом снова кладет лицо на ладони и бубнит: — Когда она приехала, я ее провожал два раза. Ну, и позавчера, как пришел в клуб, вижу — она. Пригласил. Станцевали. Спрашиваю: «Ну, как у нас привыкаете?» — «Да, ничего, говорит, привыкнуть везде можно. Скучновато только». — «Больше молодежи будет, говорю, веселей станет». То да другое, начали разговаривать. О том, о сем.

— Тут-то она тебе от ворот поворот и устроила, — вставляет Яков Николаевич.

— Подожди! Вот говорили, говорили — она и скажи: «А вы, оказывается, животноводом работаете». — «Да, отвечаю, свинарем». Она помямлила что-то и вроде для комплимента какого-то, что ли, говорит: «Кругозор, — слышь, — у вас очень широкий, читали много. Это хорошо. Я прямо думала…» Тут она и язык прикусила — поняла, что не туда поехала.

Генка резко повернулся на спину, сел, прикрыл одной рукой глаза, другой стал стряхивать песок с груди.

— Чуешь, дядя Яков! Она меня подхвалить хотела, а высказалось у нее, что на уме. Она думала, по разговору моему, что ее, скажем, наш главный инженер провожал, а вышло — свинарь. Я так ей и сказал: «И, говорю, профессией своей горжусь, не стесняюсь ее!» А ее, видишь, задело, что ее мыслишку разгадали, она рассердилась, решила подкольнуть: «Ну что ж, — иронически так замечает, — каждому — свое».

— Вот как? — с явной заинтересованностью вставил Яков Николаевич, начинавший, видимо, поддаваться влиянию Генкиного возбуждения, и тоже сел. — А ты что?

— Тут-то я ей и насыпал всякого… «Нет, говорю, не «каждому — свое», а каждому — все! Вот как у нас. Вы книг не меньше моего прочитали, библиотечный техникум окончили, приехали у нас культуру поднимать. А как вы будете культуру поднимать, когда вы к труду нашему неуважение высказываете? А ведь от труда и культура-то вся пошла. Знаете, наверное, что Америка существует? Там бездельники в чести, а люди труда на втором плане. А вы не в Америке, а у нас живете. И откуда у нас такое берется?!» В общем, наговорил я ей, она — мне, и разошлись мы в середине вальса.

— Ну, ну, — одобрительно поддержал Яков Николаевич и вдруг добавил прежним безмятежным тоном: — А кипятишься-то ты что? Коли знаешь, что прав, чего в бутылку лезешь?

— Не лезу, — буркнул Генка и лег, но Яков Николаевич неожиданно быстро проговорил:

— Трусы надень. И мне кинь. Никак на той стороне женщина к реке идет.

На противоположный берег Ломенги, круто падавший к воде, вышла девушка в ярком, цветном платье. Она осторожно спустилась по обрывистому берегу, поправила обеими руками темно-русые подвитые волосы, наклонилась и стала расстегивать босоножки.

— Купаться собирается, — определил Яков Николаевич. — Погоди… Легка на помине. Наша ведь библиотекарша новая. Узнал?

— Давно узнал, — бормотнул Генка и лег, демонстративно отвернувшись, подложив под голову предплечье руки. Яков Николаевич продолжал сидеть, наблюдая за девушкой.

— Разделась, — комментировал он ее действия. — Сейчас полезет. Смотри-ка: платье и туфлишки свои забирает. Кажись, плыть сюда решила с одеждой. Вот-вот. Наверно, плавает хорошо: здесь, у косы, трудновато с одеждой плыть — на одной ведь руке тянуть надо. Полезла. Поди, в Лыково наладилась.