Медеу Сарсекеев - Клад

Казыбек молчал. Его не торопили с ответом.

— Прошу меня понять… Я ведь не имею навыков вести крупное хозяйство. Если признаться, и не готовил себя к этому. Мне всегда казалось, что лучше понимаю землю, чем людей.

— Недра — это продолжение поля, — опять вставил Актаев.

— Я тоже так всегда считал, и мне бы поближе к живому делу. На генерального едва ли вытяну, а вот главным по геологии… здесь что-то видится… Есть идеи.

— Прекрасно сказано! — подхватил Крутасов. — Безыдейный рулевой очень скоро посадит корабль на мель. Подберите себе знающего коллегу. Подумайте о других специалистах… Что касается опыта, никто из нас, сидящих здесь, не родился, чтобы рукой водить над другими. Наш опыт — от тех же корней, от жизни. Ошибетесь — поправим. Худший вид ошибки — бездеятельность, леность мысли, переоценка себя. Лишь бы ваш просчет был из честных побуждений. Перегорюем вместе досадный промах, поможем. Не за море же нам ехать в поисках людей, которые не ошибаются. Вас мы знаем, люди в вас верят. Короче говоря, есть такое мнение. Я вам изложил его. Признаюсь, с большим удовольствием.

Казыбек смотрел в лицо первого, будто не все сказал сам и не все услышал.

Сергей Илларионович продолжал говорить вполне доверительно, будто близкому человеку:

— Было бы вам за пятьдесят, Казыбек Казтаевич, мы бы еще подумали, доверить вам объединение или поискать другого. А сорок — возраст для дерзаний. Годы сейчас на вас работают, а вы уж постарайтесь для нас, для всего края.

— От дела никогда не отказывался, но подумать еще раз перед серьезным решением полагается… В себя хочу заглянуть. Если смогу, подставлю плечо под толстый конец бревна, не осилю — выберу ношу полегче, чтобы других не подвести.

Впоследствии, через много дней позже, Казыбек сам себе удивлялся. И смелости в разговоре с первым, и быстрому своему согласию. Не опомнился, как прозвучал обрадованный голос хозяина кабинета:

— Вот теперь мы услышали слово настоящего джигита! Что ж, товарищи, будем готовить материал на очередное заседание бюро. Дело не терпит. Я за то, чтобы рекомендовать Казтуганова в директоры. О других вакансиях подумайте вместе.

Когда Казыбек вышел из здания обкома, солнце уже лепилось к горизонту. Оно брызгало в глаза острыми лучами, но не источало дурманящей жарыни, как в середине дня. Темно-синяя «Волга» ждала на другой стороне площади, напротив подъезда. Казыбек устроился на заднем сиденье. Возбуждение было так велико, что не заметил, как водитель отпустил тормоза. Думы его теперь занимала всецело Меруерт: «Не слишком ли я быстро согласился? Жена в моем поведении непременно отыщет какой-нибудь изъян. Пост главного геолога в объединении или генерального для нее означает одно: прощай, Алма-Ата! С выездом семьи сойдут на нет все героические подвиги Меруерт на поприще укрепления родного гнездышка! Неужели она решится на крайность? Уход к сестрам, когда поссорились из-за гарнитура, мог быть репетицией разрыва… Нет, нет, моя Меруерт — хорошая. Она должна понять меня. Не сами по себе живем на свете. У каждого из нас обязанности перед другими…»

Водитель, молодой казах с иссиня-черными волосами и прилипшим ко лбу чубчиком, повернулся к нему, спросил, блеснув зубами:

— Агай, что вы так крепко держите в кулаке?

Казыбек ослабил пальцы и раскатисто рассмеялся. Он только сейчас заметил, что в левой руке покоится, согретый его ладонью, обломок галенита, отпавший от керна, когда они разглядывали желанную находку в кабинете Актаева. Теперь геолог перекатывал камешек с ладони на ладонь, словно крупицу золота, найденную на ровном месте. Разглядывал на свет, согревал дыханием, будто птенчика, выпавшего из материнского гнезда. Будущий руководитель объединения забыл о своем возрасте и радовался, как ребенок подарку в день рождения.

Разглядывая жаксыбековский дар в машине, Казыбек думал о взаимосвязи человека и природы: как сложилась бы его судьба, окажись этот небольшой камешек в его руках четыре года назад? Где бы работал теперь он?.. А если бы залежи обнаружили еще в то время актасцы? Чем обернулась бы судьба этой находки для всего рудного края, попади клад в руки людей типа Табарова? И те и другие искали в одном месте. Каждый надеялся на успех… Был бы тот успех радостью для всех или оказался бы фартом для одного-двух, для кучки эгоистов, думающих лишь о своем благополучии?

И все же это не тот случай, когда говорят: «Дураку бог послал!» Жаксыбековский керн — не случайность. Находка явила собою сгусток человеческой веры, проявление воли самых сильных, знания — самых умелых. У таких людей благородные чувства превращаются со временем в предчувствие. Оно не дает им покоя, мучает бессонницей и тревогой. К своему подвигу умелый человек идет не слепо, не бездумно. Его отвага в деле порождена не стечением обстоятельств, а направленной энергией мышления. Беспрестанные думы о завтрашнем дне для своего города, для всего края звали Жаксыбекова в поход за жар-птицей земных глубин. Кали Нариманович шел по следам других, но те, другие, кто подарил ему Мысль, были хорошими людьми. С плохими он размежевался еще до свершения своей мечты, разошелся напрочь, навсегда, невзирая на гримасы судьбы, как произошло с дурацким сватовством Кудайбергенова.