Гумер Баширов - Честь

Но теперь Апипэ уж нельзя было остановить никакими силами:

— Это я-то сплетничаю?! Я?! Да я своими глазами видала их. Не веришь, так у Ильгизара, у невинного дитя, у Сумбюль спроси! Недавно со своим Хайдаром все утро под липой обнималась. Вот лопни мои глаза, если вру!

Хадичэ побелела как полотно.

— Неправда! Лжешь!..

— Ага, правда глаза колет! — усмехнулась Апипэ. — Может, еще сказать тебе новость? Вон только что с поля вернулись... Правильно говорят: красивая девушка на свадьбе срамится! Хваленая твоя невестушка весь колхоз опозорила. «Я» да «я»! «Я сто сорок пудов пшеницы возьму!» Как бы не так! Сайфи-абы на глазах у всего колхоза взвешивал, пшеница у нее только половину вытянула. Уж и знамя у нее отобрали... Ну, хватит? Иль еще добавить?

Хадичэ остолбенела.

— Господи, что еще ты мне уготовил? — прошептала она пересохшими губами. — Пусть бог тебя покарает, пусть язык твой отсохнет!

— Как бы не отсох, — отплюнулась Апипэ. — Отсохнет, да не у меня!

«Значит, правду сказала! — ужаснулась Хадичэ. — Господи, что я буду делать? Куда деваться от позора?..»

Опустив голову, она медленно побрела к своему дому.

Нэфисэ удивленно остановилась у порога. В доме царила глухая тишина, и огня почему-то не зажигали. Ей, пришедшей с поля, показалось даже, что горница стала маленькой и тесной.

— Мама, ты дома? — окликнула она Хадичэ.

Никто ей не ответил.

Вдруг с улицы донеслись взволнованные голоса. По переулку, шумно переговариваясь, шла группа людей.

«Султана-абы встречают», — решила Нэфисэ и распахнула окно.

— Время-то, время какое! — послышался сокрушающийся голос. — Война к Волге подходит. Вся страна одной заботой живет. А она здесь гляди чего вытворяет. Тьфу, бесстыжая!

— Плюнь ты на нее, братец Султан, право, плюнь!.. На такую собаку и слов тратить жалко!

Тут, заглушая остальных, заговорил дед Айтуган:

— Была бы, сынок Султангерей, голова цела, чтобы немца поскорей победить!.. Остальное — пустяки!

Дойдя до середины улицы, все остановились и начали наперебой приглашать Султана в гости:

— Пойдем к нам, Султангерей, отведаешь нашего хлеба-соли!

— Я только что супу наварила, зайди покушай!

Тут снова загудел Айтуган:

— Нет, нет! Даже не заикайтесь! Нынче Султангерей мой гость! Во-первых, он ровесник моему Хасбиулле, ведь они вместе росли, и, значит, он мне все равно что родной сын; во-вторых, он — самый близкий мой сосед. Пойдем, Султангерей, вот старуха-то обрадуется! Баню затопим, если будет суждено, бельишко сменишь.

Толпа постепенно удалялась, голоса затихали.

«Как бы приветливо ни встретили Султана байтиракцы, — думала Нэфисэ с болью в сердце, — как бы ласковы ни были, все же тяжко должно быть солдату, что не смог он войти гостем в свой дом!..»

Нэфисэ соскучилась по дому и по свекрови. Она зажгла лампу и с особым удовольствием начала приводить в порядок горницу; одернула край голубой накидки на швейной машине, стерла пыль с репродуктора, прибрала на комоде. Потом она бережно сняла портрет Газиза, висевший в простенке между окнами. Лицо его показалось ей грустным. «Ушла и забыла, — словно говорил он ей, — а я все один да один». Если бы Газиз был жив, он с первого взгляда понял бы ее состояние. «Что случилось? Чем встревожена?» — спросил бы он ее и утешил и помог бы.

Нэфисэ тряхнула головой, словно желая отделаться от тяжелых мыслей.

Ведь она пришла, чтобы встретиться с отцом, посоветоваться насчет пшеницы. И мать почему-то звала ее. «Целую неделю не появлялась, пусть заглянет домой вечером», — передавала она через соседок. Куда они девались все?

«Забегу-ка завтра», — решила Нэфисэ и собралась было уходить, как в дверях показалась Хадичэ. Суровое лицо старухи было безжизненно, в глазах застыла ледяная холодность.

— Что с тобой, мама? — забеспокоилась Нэфисэ. — Ты побледнела вся... Не захворала ли?

Хадичэ молча прошла в горницу и даже не взглянула на невестку. Хотелось сразу бросить в лицо Нэфисэ весь гнев, все обиды, запекшиеся черной кровью в ее материнском сердце, но, увидев ясное лицо невестки, искреннюю тревогу в ее глазах, сдержалась и ответила туманно:

— Бывает, что и захвораешь.

Затем она недовольно переставила лампу со стола на припечек и скорбно вздохнула.

— Я зашла тебя повидать, мама! — заговорила Нэфисэ, силясь понять причину холодности старухи. — Да и сама ты звала меня. Еще мне нужно насчет обмолота поговорить... Знаешь, мама, кто-то путает нас... Говорят, мало получается пшеницы. Может, и сама слыхала...