Гумер Баширов - Честь

«Ну что ж, очень хорошо...» — подумала Нэфисэ.

В это время с того берега Волги из-за синей тишины прилетела грустная песня. То пели бойцы, которые проплыли утром на пароходе к Сталинграду.

Песню прервал крик Гюльзэбэр:

— Едут, Нэфисэ-апа! Милая, едут!

Так вот кого она ожидала! Своих колхозников! Ехали они на пароходе из Казани с какого-то совещания.

А пароход был белый, похожий на дирижабль и скользил по воде, точно по льду. Не успели оглянуться, как все уже сошли на берег. Вот отец Нэфисэ, Тимери, рядом с ним Мэулихэ, Карлыгач и Зэйнэпбану. По их улыбающимся лицам видно было, что несут они с собой большую радость. Странно, что и Нэфисэ возвратилась вместе с ними. И берега эти были очень знакомы. Еще бы, ведь они сошли на пристани Якты-куль! Но широкие каменные ступени, но украсившие все прибрежье и источавшие сладкий аромат плодовые деревья и цветы — все это было ново. Неужели это и есть то близкое будущее, о котором говорил Газиз?

Они поднялись на гору. Как широка Волга! По сверкающей глади реки, разлившейся до далекого соснового леса, вниз и вверх стремительно плыли белоснежные пароходы. Да ведь это не прежняя Волга, а Большая Волга, а пароходы на ней — морские!

Нэфисэ повернулась в другую сторону, и перед ней заколыхалось необозримое поле пшеницы. Посреди поля со снопом в руках стоял огромный мужчина в шляпе.

Да нет, то был не человек, а бронзовый монумент простого колхозника, вырастившего невиданный в история человечества урожай. А в следующую минуту он снова показался живым, широко шагающим по полю человеком.

Гюльзэбэр долго смотрела на него и сказал Нэфисэ:

— Не удивляйся. Ты даже не представляешь себе, как изменился наш район!

Внезапно раздался оглушительный рев. Нэфисэ вздрогнула. Когда она открыла глаза, то увидела, что лежит на сене рядом с мирно спящей Мэулихэ и наверху с глухим рокотом летят самолеты...

В шалаше было душно. Нэфисэ вышла на воздух и долго стояла, глядя на Волгу, на светлеющие берега. Ровное дыхание реки, прозрачная, зеленоватая пелена над лугами, ясные просторы небес — все вселяло в душу тихий покой.

Нэфисэ снова захотелось увидеть то, что привиделось ей во сне. Но там, напротив, не было ни широкой каменной лестницы, ни монумента. А ведь было совсем как наяву.

Нэфисэ улыбнулась и пошла к соседнему шалашу.

— Карлыгач, вставай! Пойдем зарю встречать!

Прихватив полотенца, они обе отправились к Волге. Легкий ветер гнал вверх по реке жиденькие клочья тумана, на волнах качались алые блики зари.

— Посмотри, Нэфисэ-апа, утро-то какое! — почти шепотом сказала Карлыгач. Она шла, чуть подняв голову, и читала что-то из Тукая о пробуждении солнца, о ласковом утреннем ветре.

Вот они дошли до самого берега, и уже через минуту Нэфисэ смело бросилась в воду и поплыла вперегонки с волнами. Потом, оглянувшись на подругу, сидевшую на мелководье, она расхохоталась и крикнула:

— Что ты, как лягушонок, барахтаешься у берега? Плыви ко мне, Карлыгач!

Во второй половине лета положение на фронтах обострилось. Сосредоточив крупные боевые силы в донских степях, фашисты вели стратегическое наступление дальше на восток: они рвались к Сталинграду, стремясь перерезать важнейшую жизненную артерию страны — великую Волгу. Дни, будто перед страшной грозой, были насыщены тревогой. Вечерами на западе огневые кнуты молний полосовали густые синие тучи, и казалось, то не молнии, а отблески тяжких сражений.

Суровые, озабоченные вышли колхозники на уборку хлеба; вышли с огромной верой в свою родину, в своих защитников на фронте. Все личные заботы и невзгоды отступили на второй план. Борьба за хлеб для фронта — вот что стало теперь для них главным.

До начала уборки Тимери казалось, что все подготовлено и хорошо налажено в его трудном хозяйстве. Результаты первого дня уборки как будто действительно были утешительны: «Чулпан» шел почти в ногу с аланбашцами. Однако следующие дни вдребезги разбили все надежды Тимери. Неожиданно сломалась одна из жнеек, а после полдника хлынул такой дождь, что пришлось приостановить всю работу. В довершение всего пришлось на оборонные работы отправить пять крепких работящих девушек да еще дать им трех коней. Теперь уборка одной только ржи грозила растянуться на пятнадцать дней, а ведь поспевали ячмень и пшеница. Надо бы сегодня же начать и сдачу хлеба государству, но на скирдование, молотьбу и перевозку хлеба в колхозе не хватало рабочих рук.