Василий Еловских - На Сибирском тракте

Жила Камышенко богато: комнаты просторные, чистенькие, недурно обставленные, были у нее и радиоприемник, и ножная швейная машина, и ковер, и много другого добра. На божнице — картина в золоченой рамке с видом моря.

Татьяна Михайловна наскоро собрала ужин, который, однако, оказался сытным, со всякими соленьями и вареньями, и, усадив Нонну, выставила бутылку вина.

— Ну, ради знакомства. Да ты шибко-то не того, не отбояривайся. Ради знакомства можно. Это слабенькое совсем, из виноградного соку, торгаши сухим его называют. Прошлый раз в городе взяла. Бражку мы не глушим и водку не берем. Мне дак вообще нельзя, у меня плохо с желудком, боли, будто гложет кто-то. А все потому, что в голодуху военную всякую дрянь ела. И после войны в колхозе — тогда у нас колхоз был — тоже, помню, почти ничего не получала. Если картошка или, скажем, чего другое попортится, так все равно сожрешь. Худые времена были. Да-а…

Она усердно потчевала, но сама ела мало, не пила, и говорила больше о деле:

— Механическая дойка, я те скажу, штука очень даже хорошая. Тяжело все-таки руками-то… Сама знаешь. Я ведь еще до войны доила, а все привыкнуть не могла, все рученьки болели. Со столькими-то коровами… Да ишшо траву летом подкашивай. А тут ты навроде мастера, и техника за тебя. Да. Бухгалтер говорит, что у нас даже экономия средств получилась на мехдойке. Ну, и чистота. Хоть какие у тебя чистые руки, а аппаратом лучше. Не пойму я, почему люди морду воротят от этого. Возьми хоть наших соседей — Шаталинский совхоз. Еще в начале года понавезли они до черта всякой техники и сперва было крепко взялися, а потом чего-то забросили все аппараты. Забросили и опять руками доят, милыя. Да. Ну, что ты на это скажешь?

Нонна ничего не ответила: откуда ей было знать.

— А у нас на Чапаевской ферме молоко сбавилось от мехдойки. Лешаки безмозглые.

«Сильна б она была в должности главного дояра района, — подумала Нонна. — Жаль только, что нет такой должности».

В избу вошел рослый парень лет восемнадцати, одетый не то в короткий тулуп, не то в длинный полушубок.

— Ну, что?.. — спросила Татьяна Михайловна.

Парень молчаливо раздевался и разувался.

— Ну, чего ты молчишь? — Татьяна Михайловна впервые за день повысила голос, и Нонна вздрогнула.

— Дай хоть в себя прийти. И нетерпелива ж.

— Все продал?

— Все.

— За сколько?

— По два двадцать.

— За сколь?!

— Ну чего переспрашивать.

— Ты что?! Ты что, очумел, что ли? Да? Все продают по два с полтиной да по три за кило, а он умудрился по два двадцать. Чего ж ты даром не отдал?

— Не шуми. Ну, не шуми. — Морщась, парень сел за стол и робко взглянул на Нонну. — Послушай прежде. На базаре теперь, понимаешь, не шибко пошеперишься — твердые цены установили. Не пошеперишься.

— Какие такие твердые? Что это, в магазине, что ли?

— В магазине не в магазине, а навроде. Есть такой приказ начальства: свинину продавать по два двадцать — не дороже, а если второго сорта окажется — так по рубль семьдесят, яйца — по рубль двадцать десяток, не дороже, ну и все прочее так же. Вот так! Объявленья везде вывешены об этом. Мужик какой-то ходит с красной повязкой на рукаве и милиционер рядом с ним, обсматривают все, проверяют. Ничего не выйдет дороже. Да и в магазинах теперь свинина есть по рубль восемьдесят.

— А на втором базаре?

— Чего?

— О, господи, чевокало непутевое! На втором-то базаре был ли тот, который за рекой, у кожевенно-шубного завода?

— За рекой? Хм. За рекой… Я и не слыхал о нем. Да порядки-то, поди, везде одинаковы.

— Поря-я-дки. Где лучше, там и сбывай, вот тебе и порядки. Порядки. Сеть-то хоть купил?

— Не продают. Нигде нету. Все магазины обсмотрел. А сапоги, манки и селедки купил. Вон.

— Это и дурак купит.

Татьяна Михайловна говорила раздраженно, нисколько не стесняясь Нонны. Более того, она даже попыталась вызвать у нее сочувствие:

— Вот к коровам… К коровам надо подходить спокойно, не нервничать. А с людьми так не выйдет. Пока на него, на окаянного, не оранешь, никакого проку не будет.

Парень молчал. Такой рослый, здоровый, бас, как у Шаляпина, а молчал.

— Свинью, наверное, закололи? — спросила Нонна.

— Да вот… Целый год кормила, картошки и хлеба сколь на нее ухлопала. Грузовик наняла мясо в город везти, хоть и попутный, но все равно. И вишь….

— В столовую бы сдали.

— Еще чего! — Татьяна Михайловна вдруг враждебно поглядела на Нонну. — Тебе там столь отвалят, что карманы разорвутся. Ну, ладно, время уже много, надо дров притащить и спать укладываться.