Михаил Стельмах - Повести о детстве - Гуси-лебеди летят. Щедрый вечер

Отец подходит к сундуку и вынимает оттуда приплюснутую, похожую на полкоржа шапочку, ее он достал где-то, странствуя по Херсонским степям.

— Вот тебе подарок, сынок.

С подозрительным любопытством смотрю на эту голубую, из самого настоящего сукна шапочку и спрашиваю:

— И что оно такое, и к чему оно?

— Это, считай, австрийский картуз — от войны остался. Очень хорошее сукно.

— Не хочу я австрийского убора, хотя он и из хорошего сукна.

— А в чем же пойдешь в школу? В шапке рано, фуражка износилась, а брыль продырявился.

— Бедному Савке нет судьбы ни на печи, ни на лавке, — говорю, не очень и сокрушаясь, что нечем прикрыть голову, потому что зима еще далеко. И вдруг в моей макитре всплывает счастливая мысль: упакую букет в австрийскую штукенцию и незаметно вручу его учительнице.

— Пусть будет, отец, по-вашему!

Отец надвигает мне на голову шапочку с настоящего, пропахшего сундуком сукна, сбивает ее набок, немного отходит и нахваливает меня:

— И вырос мальчишка за лето ничего, и курносый нос в этом году не взялась чешуей. Хороший, хороший, жаль только, что чуб потемнел.

— Потемнел? И насовсем?

— Считай, насовсем.

— И уже меня больше не будут звать Пшеничным? — с сожалением спрашиваю отца, потому что очень нравится слышать это прозвище и от своих, и от чужих.

— Наверно, не будут.

И так жалко становится, что уже что-то куда-то отходит от меня, омрачая радость такого славного дня.

— Так я уже пошел, — вздыхая, говорю родителям.

Они переглянулись, а отец положил руку на мое плечо:

— Иди, сынок, в добрый час, учи ту науку, потому что мы не могли, — и теперь уже он вздохнул.

— Вы, отец, не сокрушайтесь, — ободряю его. — Вы же читать вон как умеете!

— Да научился же, — ходил в школу до первого снега.

За воротами синее небо и второй звонок под ним сразу же смыли мою печаль. Я, прислонившись спиной к воротам, откатил края австрийской шапочки, сделал из нее сумочку, осторожно вложил туда цветы и вприпрыжку побежал в школу. Возле поповского сада внезапно встретил нашу учительницу. Вот и она увидела меня, и ласковая улыбка охватила ее губы и все молодые морщинки вокруг глаз.

— Доброе утро, Настя Васильевна!

— Доброе утро, Михайлик. Как ты вырос за лето! — удивляется и осматривает меня учительница. — Небось, кто-то тянул тебя за уши вверх.

— А чего же, — не знаю, что сказать, а в душе рад, что подрос-таки. Жаль только, что голос никак не хочет грубеть. А уже бы пора! — Вот нате вам, — стесняясь, вынимаю цветы из шапочки и подаю учительнице.

— Вот никак не надеялась, что ты можешь мне принести подарок, — смеется Настя Васильевна. — Спасибо, Михайлик.

— Я еще могу вам принести.

— Как отец-мама?

— Живы.

— Что они делают?

— Отец собирается рожь сеять, а мама — выбирать коноплю.

— Ты же помогал им летом?

— Конечно. И сено собирал, и рожь жал.

— Ты рожь жал? — аж увеличились от удивления темно-серые выразительные глаза учительницы.

— А чего же! Наше крестьянское дело такое… — и осекся, потому что, наверное, таки перехвалил себя.

— И вязать научился?

— Яровое могу, а на озимое еще не хватает силы, — говорю я с сожалением.

Но это не преуменьшает меня в глазах учительницы.

— Молодчина, молодчина! А читал что-то летом?

— Немного, — и от одного упоминания стал грустным мой взгляд.

— Что-то страшное было? — сразу догадалась учительница.

— Страшное. Как печенеги разрубили в степях Святослава и начали пить вино из его черепа.

— А сколько теперь новейшие печенеги разбросали в степях черепов! — и себе загрустила учительница, — Беги, Михайлик.

Возле школы уже шумно и весело. Загоревшие за лето школьники гомонят-гудут, как кувшины на ветрах, хлопают друг друга ладонями по рукам и плечам, допытываются, чей отец сапожник, чтобы какому-то неосмотрительному дать коленом стул, и меряются силой. Смех взлетает то с одной, то с другой стайки и заканчивается возле изгороди, где обрывается игра в длинную лозу. Девочки, встав в круг, уже поют «Подоляночку», а недалеко от них Петр Шевчик, сам пугаясь, рассказывает, как ведьма повадилась к корове тетки Софии.

Чернявого хорошенького Петрика очень любят девушки, а он всегда пугает их разными небылицами. А вон прямо на земле умостился хитрец Цибуля, он играет в чет и остаток [40] Чет и остаток — игра, заключающаяся в угадывании, какое число — четное или нечетное — взято тем, кто ведет. и всех подряд обыгрывает.