Федор Панфёров - Волга - матушка река. Книга 1. Удар

Аким Морев и академик снова принялись стрелять из ружей. Они били беспрестанно, и чем дальше, тем больше у них росла тревога: шоферы за гулом моторов не услышат выстрелов, пронесутся мимо, и тогда сиди — без бензина, без патронов, без связи с внешним миром. Кто и когда сюда заглянет? Ведь вон убегают и убегают красные фонарики. Вдруг и они погасли. Погас и костерик. Только вспышки выстрелов режут небо, точно огненные кинжалы.

— Все, — проговорил академик, когда красные фонарики утонули во тьме. — Безнадежно. Они нас не слышат и не видят вспышек. Зря только патроны потратили, — и, обессиленный, опустился на траву.

Наступила тишина, снова зазвенели степи, снова где-то стали переговариваться куропатки, и затявкала в стороне лиса.

— Ах, на ветер, на ветер, — тихо, но с такой досадой промолвил академик, что шофер взмолился:

— Да ведь я не нарочно, Иван Евдокимович.

— Еще бы нарочно… тогда вас судить бы надо самым страшным судом.

И вдруг с тыла на боковину машины упали отблески фар. Они какую-то секунду ощупывали ее, пробиваясь во все щели, и моментально угасли.

— Что такое? — академик поднялся с травы и вместе со всеми повернулся в сторону котлована, откуда за секунду перед этим ударил свет.

— Чудо не чудо… а что-то вроде… — растерянно произнес Федор Иванович и шагнул во тьму.

— Да не таскайтесь вы туда! — раздраженно предупредил Аким Морев. — Еще вас потеряем, тогда совсем по-волчьи завоем.

Из котлована послышался гул мотора, затем свет фар ударил так высоко в небо, точно машина стала на попа, и тут же свет опустился, заливая ярчайшим блеском «газик», путников, засевших в степи без бензина.

— О-ох, — со стоном вырвалось у академика.

Он еще что-то хотел сказать, потому и вскинул правую руку, но около него уже остановилась старая, давнишнего выпуска легковая машина «ЗИС». Она дребезжала, хрипела, поскрипывала. Крылья у нее залатаны вкось и вкривь, — вот почему своим видом она напоминала солдата, который выдержал десятки героических боев под командой самого Суворова.

Следом за «ЗИСом» остановилась и грузовая.

Из легковой вышел человек лет под тридцать, подвижный, быстрый на ногу, и, глянув на людей у костра, с украинским акцентом проговорил:

— Шо вы тут палите? Аж небу жарко. Едем мимо, глядим, палят и палят, стало быть, беда. Ну, шо вы? Отвечайте, как на духу. А то — повернем и до свидания — прощай. Я директор Степного совхоза, Иван Андреевич Любченко. — Познакомившись с академиком и Акимом Моревым, он словоохотливо продолжал: — Рискованно, рискованно поступаете, — говорил он, внимательно рассматривая Ивана Евдокимовича. — А вы, значит, академик Бахарев! Слыхивали… одним ухом… и то краешком, о таком академике, — и неожиданно громко рассмеялся. — Слыхивали, Иван Евдокимович. Ой, как слыхивали. Ну-ка, дайте я еще раз пожму руку. Ух, рад-то как я, Иван Евдокимович. Значит, в наши края решились понаведаться? Давно вас не было. А мы тут — ваши продолжатели… куем помаленьку победу. Петрарко, — закричал он. — Давай, что у нас имеется там такое… чтобы пожевать и запить. Шофера Петраркой зовем, — снова обратился он к академику. — Он по паспорту Петр Алексеевич Вертихвост. Некрасиво — Вертихвост. Так мы его еще величаем Петр Великий номер два. Петр Великий второй — громко и не соответствует истине, а Петр Великий помер два — в точку.

Из грузовой машины выбрался шофер громадного роста: не становясь на подножку, он запустил руки в кузов грузовой машины и выволок оттуда рюкзак, чем-то доверху набитый, одновременно достал препорядочный чемодан и все это поднес к костру, будто две пуховые подушки.

— Вот он какой у нас. Видите, Иван Евдокимович? Иногда критикуешь его за что-нибудь, а он висит над тобой, точно скала. Говоришь: сядь, Петро, а то до твоего уха слова мои не долетят.

— А бензинчик? Бензинчику бы, — спросил Федор Иванович.

Любченко посмотрел на него и, выкладывая из рюкзака на траву закуски, сказал:

— Сто рубликов за литр — согласен? Нет? Беги в другую колонку. Она рядом, всего каких-нибудь двести километров. Прижмем, Петр Великий номер два?

— Эдак! Прижмем, — забасил тот и, поперхнувшись, еще гаркнул: — Так их, Иван Андреевич! В ежовые рукавицы.

— В ежовые! — подхватил Любченко, открывая чемодан и выставляя оттуда бутылку водки. — Ну, пируем.

— А у нас шашлык есть, — сообщил Аким Морев.

— Шашлык? Ну и его давайте сюда.

Федор Иванович кинулся к костру и… и, достав оттуда обуглившиеся ребра сайгака, растерянно произнес: