Федор Панфёров - Волга - матушка река. Книга 1. Удар

Сейчас Волга лилась плавно, как бы успокоившись после битвы со льдами, и на нее падало столько солнца, что она сама изобильно излучалась… И вдруг в излучении Волги, в громадности солнца, в ветерке, шевелящем пересохшую листву, — во всем, что несла весна, Аким Морев ощутил ее, Елену Синицыну, и почувствовал, как именно в эту минуту она овладела им, словно вот эта весна, овладевшая природой.

Еще зимой, после первой беседы с Еленой Синицыной о применении препарата Рогова, Аким Морев обзвонил почти всех, кто имел касательство к медицине, ветеринарии, и натолкнулся или на брюзгливые восклицания, или на явную враждебность: иные утверждали, что Рогов — просто шарлатан, авантюрист. Только Лосев стал проявлять подозрительную активность, шумно уверяя всех:

— Ну, знаете ли, переворот! Аким Петрович Морев вносит в наше житие полный переворот. Как мы жили? Так себе. А тут — все новое, передовое, кидай пригоршнями, как сеятель кидает семена на удобренную почву, — так разносил по городу Лосев, но практически ничего не предпринимал, дожидаясь решения бюро обкома.

«Что-то плутует», — мелькнуло у Акима Морева, когда до него дошли лосевские слова, но он не обратил на них особого внимания, в чем и раскаялся впоследствии. Тогда же он просто отмахнулся от лосевской похвалы, как некурящий отмахивается от табачного дыма, и, обращаясь к Пухову, проговорил:

— Не понимаю, Александр Павлович, почему такое яростное сопротивление?

Пухов ответил:

— По инструкции положено коней, зараженных инфекционной анемией, убивать. Рассуждают так: ежели все кони подохнут, я не отвечаю: инструкция не мною составлена и не мною утверждена.

— До чего же их развелось — формальных сторонников инструкций, — произнес Аким Морев, вспомнив при этом Сухожилина.

— Инструкция — она для некоторых вроде велосипеда: умеешь ездить — сел и покатил.

— Я понимаю, у нас страной управляет власть народная… и каждый в отдельности, по своему усмотрению, не может выполнять волю народа. Правильно: нужны инструкции, положения. Но ведь никто не утверждает, что инструкция, хотя жизнь ее и опрокинула, является чем-то вроде билета на право бесплатного проезда.

— А рабам инструкции ехать-то некуда: боятся с места тронуться.

— Ну, что ж, Александр Павлович, давайте сами разберемся, — предложил Аким Морев.

Им достали литературу по вопросу о борьбе с инфекционной анемией, в том числе и сборник докладов и речей, произнесенных на Всесоюзном совещании ветеринарных врачей. В этом сборнике были доклады и речи знатоков-ветеринаров. Но во всех трудах, во всех изысканиях было только одно: инфекционная анемия — загадка, и советским ученым следует ее разгадать.

— Ну, что? — через несколько дней спросил Аким Морев Пухова, боясь, что тот уже что-то уяснил из прочитанного, а он, Аким Морев, по-прежнему находится в тумане.

— Понял, — намеренно пробасил Пухов. — Бактерия, а за ней тьма кромешная. Вот что я понял, Аким Петрович…

— Давайте почитаем Рогова. Этот, кажись, заглянул во тьму кромешную, чем и перепугал своих коллег, — и Аким Морев вынул из стола две книги в твердых переплетах — «К вопросу о природе вирусов и микробов».

— Ого! Этот уже говорит о природе вирусов и микробов, — с интересом вертя в руках книгу, воскликнул Пухов.

Рогов сразу пошел вглубь, стремясь осветить самую сущность природы бактерии и вируса. Попутно он писал и о способе лечения зараженных инфекционной анемией лошадей, что для Акима Морева отошло уже на второй план: он понял, что Рогов своим открытием приближается к разрешению вопроса о границах живого и мертвого, что гораздо важнее лечения лошадей.

Дня через три в кабинет Акима Морева вошел Пухов. Они оба долго молчали, как молчат люди, вдруг познавшие то, что в корне переворачивает старые понятия.

— Тьма разверзается, — возбужденно заговорил Пухов. — Рогов доказал, что бактерия — живое существо — переходит в кристалл — неживое… и наоборот. Другими словами, Рогов сумел превратить органическое в неорганическое… Понимаете, Аким Петрович, чем тут пахнет.

— Да. Да. Возможно. Теоретически даже мыслимо, — зная горячность Пухова, проговорил Аким Морев. — Однако, я думаю, нам надо побеседовать с Синицыной… ну, с Синицыной… ну, с Еленой Петровной… Что ты так смотришь на меня? — спросил он, уже чувствуя, как у него горят щеки.

— Смотрю? Что волнует тебя? Давайте поговорим с Синицыной. Она где? — в свою очередь спросил Александр Павлович.