Сергей Сартаков - Горный ветер. Не отдавай королеву. Медленный гавот

— А вам не подумалось, что эту книгу именно я написал?

Он иронически смерил меня взглядом с ног до головы.

— Ну какой же из вас, хоть сейчас, хоть и раньше, матрос? Я тысячи людей фотографировал и сразу вижу, кто чем дышит.

— Чем же я дышу?

Фотограф особенно пристально посмотрел на мои руки, на слегка сутулящуюся спину и лысинку.

— Не сказал бы, что из большого начальства, — нету у вас в лице этого, — а так что-нибудь вроде бухгалтера.

Он прямо под корень срезал меня этими словами. Возразить было нечего. Среди многих моих профессий, которыми приходилось за пятьдесят лет мне заниматься, была и такая. И не малое время. Но, между прочим, и в роли достаточно «большого начальства».

— Что верно, то верно, — сказал я.

— А вы почитайте все-таки эту книжку, помнится, «Горный ветер» она называется, и поищите молодого матросика, — посоветовал фотограф, вручая мне пакет со снимком, который он наконец отыскал. — Может быть, за вашу фамилию, что он обозначил на книжке, и вам что-нибудь причитается?..

Молодежь, ее жизнь, мечты, стремления — одна из наиболее любимых мною тем. Как всегда это бывает, после публикации очередной новой книги писатель получает множество писем. Но вот диво, даже тогда, когда этакая «молодежная» книга мною ведется не от первого лица, читатели, дотоле знакомые с моими романами, написанными в расчете, что называется, на старшее поколение, тем не менее считают меня явным ровесником молодых книжных героев. Так, впрямую, иной раз ко мне и обращаются. Чему я, кстати, и рад. Право же, совсем неплохо для самого себя как можно дольше не чувствовать наступления душевной усталости.

Не менее лестно, когда читая, в тебе узнают своего коллегу по работе. Насчет профессии бухгалтера я уже говорил. Но помимо того я был и охотником и рыбаком (не спортсменом-любителем, а добывая единственно этим средства к существованию), гнал смолу, деготь, рубил и сплавлял лес, мастерил телеги и сани, а позже стал и столяром-краснодеревщиком. Могу сшить любую одежду, — разумеется не по последнему крику моды, — умею тачать сапоги, ковать железо, исправить любой электрический прибор и починить самый хитро устроенный замок. Есть такая, немного лукавая русская поговорка: «нужда заставит калачи есть». Пшеничные калачи, разумеется, штука очень вкусная, но тут весь вкус, вся изюминка в тонкой иронии — «нужда всему научит».

Она, нужда житейская, всему этому меня и научила. Нужда не в смысле крайней нищеты, я никогда не голодал и не ходил в рубище, но было известное всем время трудных первых лет революции и оставленной ей в наследство тяжкой военной разрухи. Многих промышленных товаров попросту не хватало. Вот мы, жители глухих сибирских таежных поселков, и приспосабливались тогда к обстановке как могли. Выменивали у железнодорожников на дичь или рыбу свинцовые вагонные пломбы, рубили на мелкие ровные кубики, а потом обкатывали их на сковороде. Получалась вполне приличная картечь и дробь. Из спичечных головок ухитрялись делать пистоны, которые порой после спуска курка довольно долго шипели, прежде чем их огонек воспламенял порох в патроне. Стрелять при таких, мягко говоря, странностях самодельных пистонов можно было только в спокойно сидящую птицу. На крупного зверя ходить было опасно.

Смолу и деготь в специальных ямах — «корчагах» гнали не для собственных нужд. Много ли надо смолы, чтобы раз в год покрыть ею самодельную лодку-долбленку? И много ли надо дегтя, чтобы подмазать телегу, а еще — мазать им лицо, спасаясь от таежного гнуса. Смола и деготь были нашей «валютой», на нее мы покупали, точнее, тоже, как и пломбы у железнодорожников, выменивали муку в ближних земледельческих селах. В нашем таежном поселке сеять хлеб было негде.

Телеги, сани, дуги и прочие изделия крестьянского обихода находили в тех же селах устойчивый сбыт. А вот обучиться этому делу было не просто. Во-первых, не было «учителей», а во-вторых, таежная береза, как ее ни распаривай, плохо гнется, чаще в самый последний момент, когда ты готов торжествовать победу, загнув санный полоз до положенной отметки, — он с треском ломается.

И если случится счастливая возможность раздобыть несколько метров «мануфактуры» на штаны или рубашку, кто тебе их сошьет? Берись сам за ножницы и иглу с ниткой. Настрелял диких коз. Сам выделал шкуры, сам же из этих шкур и доху себе сшил. А из «камусов», — шкурок, снятых с козьих ног, — отличные шапки и унты (сапоги меховые) получаются. Раз испортил, два испортил, а на третий раз — залюбуешься.