Сергей Сартаков - Горный ветер. Не отдавай королеву. Медленный гавот

Вот она, сила печатного слова, сила книги. Иного хама, дубоватого, вроде Ильи Шахворостова, отличным образом и барбинский кулак приводит в норму. Попробуй этаким образом одолеть хама тонкого, хитрого. Да такого еще, который и сам убежден, что живет он правильнее всех других. Подыми на таких голос — гляди еще, тут же найдутся защитники. А что, дескать? Что тут такого? Ничего особенного. Такова жизнь!

Нет, слушай, Костя, ты хорошо знаешь матросскую речную службу, ты научился работать в кессонах, строить мосты, ты вот уже студент строительного института — и ты, Барбин, писатель. Пусть не включенный ни в какие справочники, энциклопедии, хрестоматии. Но все равно, тебе дана огромнейшая сила печатного слова, и ты умей распорядиться ею, как ты умеешь одним рывком захлестывать канат на кнехте, как ты умеешь подрубать отбойным молотком в кессоне любую скалу. Силой печатного слова умей сшибить с ног негодяя и поддержать хорошего человека.

Не допусти только, чтобы даже и нечаянно как-то, а получилось наоборот. Припомни, как наставлял отец Илью Муромца перед ратным выездом: «Я на добрые дела благословенье дам, а на худые дела благословенья нет. Поедешь ты путем и дорогою, не помысли злом на татарина, не убей в чисты;´м поле крестьянина».

Илья честно выполнил отцовский завет. Победил в открытом бою Соловья-разбойника, Идолище поганое, Калина-царя. И не тронул, не обидел ни разу доброго человека.

В писательском деле тоже так. И только надо знать точно, уметь определить, кто друг, кто враг, кто добрый человек, кто злой. Нельзя полуубить врага, нельзя полуспасать друга. И нельзя выходить на ратное поле, только лишь ненавидя и никого не любя.

Вот ты, Барбин, заварил сейчас новую кашу. А вдруг ты ошибся? И вдруг, кого ты поднял в своей книге на щит, читатель, народ не примет? И вдруг, кого ты осудил, читатель прямо-таки каменной стеной поддержит, подопрет? Слушай, Костя, это очень серьезная проверка тебе! Это еще один экзамен по литературе. И это тебе не в связи с контрольными работами по физике — это контрольная работа по жизни. Здесь тройка — все равно что единица.

За спиной у меня высилась сияющая огнями скала Московского университета — символ учености, молодости и вечных благородных стремлений. Как море, вся Москва, рабочая, трудовая и тоже в огнях, лежала передо мною. Если бы мгновенно смог я охватить взглядом и всю страну родную — я тоже увидел бы огни, огни… Свет, созданный человеком, свет, побеждающий ночь.

И этот свет, пока жива земля, пока жив на земле Человек, никогда не погаснет!

Здόрово!

1966

Как-то понадобилось мне сфотографироваться, сделать художественный поясной портрет. Жил я тогда уже около четверти века в ставшем по-особому мне родным Красноярске. Фотографическая мастерская, способная отлично выполнить такой заказ, на примете была одна. Более того, в ней и работал всего-то один великолепный умелец, к которому даже создавалась своеобразная очередь. Мастер, надо сказать, человек достаточно образованный, в особенности по своей профессии, выписывая квитанцию, заметил:

— Редкая у вас фамилия. Но, впрочем, не помню где, а как будто бы мне она попадалась. Не подскажете?

Я молча пожал плечами.

Хлопоча с установкой света и усаживая меня в наиболее выгодную позу, фотограф между тем приговаривал:

— Вам, вероятно, уже лет под пятьдесят, а мне хочется скинуть вам, даже если без ретуши, хотя бы годков пять, ну, с ретушью сниму и весь десяток. Каждому ведь хочется выглядеть помоложе. Покрасивее. Поинтереснее.

Мне действительно приближалось пятьдесят, но я не стремился искусственно выглядеть ни моложе, ни красивее, ни интереснее, и сказал об этом фотографу. Тот сокрушенно вздохнул и заметил:

— Тогда зачем вы добивались, чтобы портрет обязательно сделал я?

Я наговорил ему множество комплиментов в том смысле, что он хорошо умеет схватывать в лице живое движение мысли и это, мол, для меня самое главное. На этом мы и расстались.

Получилось так, что за своим заказом я почему-то явился с очень большим пропуском назначенного срока. Фотограф долго рылся в ящике с готовыми работами и все повторял мою фамилию. Потом вдруг хлопнул себя ладонью по лбу:

— Вспомнил, вспомнил — редкая фамилия! А вы знаете, что под вашей фамилией не так-то давно какой-то молодой матросик — не читали? — о себе книжку написал. Разве так допускается, называться чужим именем? Или это ваш однофамилец?