Федор Панфёров - Волга-матушка река. Книга 2. Раздумье

На все это читатели области обратили свое внимание, но воочию еще не могли представить себе благоустройства колхоза «Гигант» и потому стали засыпать Иннокентия Жука письмами, а затем зачастили и «соглядатаи» — представители того или иного колхоза.

Но вот статья Астафьева «МТС или колхоз?» задела руководителей колхозов и колхозников за сердце. Этот вопрос, то есть ненормальные отношения между МТС и колхозами, как говорили люди, «уже намозолил глаза».

Астафьев писал:

«По случайным обстоятельствам (заболел директор МТС) пришлось руководство МТС и колхозом «Гигант» сосредоточить в одних руках, в руках председателя колхоза Иннокентия Савельевича Жука. И что же он, как хороший хозяйственник и предприимчивый человек, увидел? Там директор — здесь председатель, там замы — здесь замы, там главный агроном — здесь главный агроном, там зоотехник — здесь зоотехник, там бухгалтерия — здесь бухгалтерия, там завхозы — здесь завхозы, там полевые станы — здесь полевые станы, там стряпухи — здесь стряпухи. И это фактически на одной земле, на земле колхоза «Гигант». За короткие месяцы Иннокентий Савельевич Жук вместе со своими товарищами слили управленческо-хозяйственный аппарат и высвободили не больше и не меньше, как сто сорок два человека и заставили их вырабатывать полезную ценность».

— По два кучера на каждых козлах сидели и путались, вырывая друг у друга вожжи, — так образно выразился Иннокентий Савельевич.

Слова «по два кучера на каждых козлах» облетели всю область и взбудоражили умы передовых людей колхозов, МТС, совхозов.

— Ну что? — ликующе спросил Опарин Акима Морева.

— Рад вашему успеху, Алексей Маркович, — искренне произнес Аким Морев.

— Почему моему?

— Вы предложили объединить обязанности директора и председателя колхоза в лице Иннокентия Жука… и вот результат. Так всегда бывает: умное предложение, подсказанное вовремя, пробуждает общественную мысль.

Но, кроме всего этого, сам Рыжов, побывав в «Гиганте», опубликовал очерк о том, как Анна Арбузина со своими сотоварками спасла погибший было от обледенения старый сад и вырастила новый. И теперь Анна Петровна черными как уголь глазами (надо заметить, что у Анны глаза голубые, порою переходящие в лазурь, как и у Елены) с восхищением смотрит на прекрасные результаты своего труда».

Крученый барин читал, перечитывал все эти статьи и очерки и порою досадовал сам на себя: почему не его фамилия красуется на страницах газеты? Ведь решительно все, о чем писали, он знал, видел и мог бы сам «сочинить». Но такое у Крученого барина появилось на какой-то миг: больной мозг командовал им.

— Оттерли меня? Ага! — в злобе шептал он. — А я Нерон в местном масштабе. Спичку чирк, и слава — моя.

И когда Крученый барин прочитал очерк Рыжова о саде, то в его больном мозгу блеснула и окончательно овладела им мысль:

«Вот он — сапожный нож».

Анна еще ничего не успела сообразить, когда Крученый барин, на миг скрывшись за валом, вдруг ринулся в сторону степей, рукой придерживая гашник.

— Чего это он? — тревожно подумала она, намереваясь позвать Петра, но тот в эту минуту заметил, как из хвороста выбросились клубы черного дыма, затем рванулись языки пламени.

— Горим! — закричал он, зовя членов садоводческой бригады.

Хворост, прокаленный за лето жарким солнцем, вспыхивал, точно порох, и пламя ползло по валу.

В саду не было противопожарных средств, и Петр решил, что единственный способ оборвать огонь — это впереди пламени растащить хворост.

По пути туда Петр увидал бегущую Анну.

— Мама! Сиди! — приказал он.

Но разве Анна могла устоять на месте: она видела, как пламя уже сваривало молодые побеги старого сада, и понимала, что, если поток огня не оборвать, он перекинется на молодой сад — тогда пламя пойдет верхушками и спалит деревья… И Анна, забыв о предосторожности, побежала к людям, ничего, кроме бушующего пламени, не видя перед собой. Не добежав еще до вала, она споткнулась и ничком упала на землю… Поднявшись, снова направилась было к пожару, но уже не могла сделать и шага.

Когда хворост был растащен и образовался прогал метров на сто длиною, а огонь, дойдя до конца обрыва, фыркнул и спрятал свои жаркие щупальца, Анна, сидящая на пенечке, вскрикнула и свалилась: ее будто кто-то схватил клещами за поясницу.

Женщины поняли: начались преждевременные роды, что еще не доходило до сознания Петра. Он опустился на колени перед матерью и проговорил: