Федор Панфёров - Волга-матушка река. Книга 2. Раздумье

— Мой друг лучше меня в сто раз! — крикнул Егор.

Аким Морев улыбнулся, кивнув Егору Васильевичу, и продолжал:

— Иннокентий Савельевич Жук со своими сотоварищами создали такое хозяйство и настолько подняли благосостояние колхозников, что уже шагнули в коммуну. И разве Иннокентий Жук не является Чкаловым колхозного движения?

Елена напряженно слушала Акима Морева, с тревогой думая: «Неужели он ничего не скажет о Ермолаеве? Неужели придерется к чему-нибудь и разнесет Константина Константиновича?» И она с еще большим вниманием стала прислушиваться к словам секретаря обкома, когда тот заговорил о совхозах:

— Есть у нас неплохие совхозы. Но есть и такие, к которым стыдно подойти. Например, Степной совхоз. Там директор Любченко каждую осень закладывает силос. Две-три тысячи тонн. И к весне в ямах — сплошная гниль. Уверяет: «Ежи роют норы к силосу, напускают воздух, и силос горит». Ежи! Это не просто глупость! Это обман государства! Почему в совхозе у Ермолаева силос не гниет? Потому, что рабочие умно закладывают его, потому, что в сохранности силоса заинтересованы все: доярки, телятницы, возчики, птичницы, гуртоправы, чабаны.

Всем казалось, что Аким Морев говорит спокойно, так, будто сидит за столом и о чем-то рассказывает, не повышая и не понижая голоса. И никто, конечно, не знал о том, как трудно ему досталось это «простое и задушевное выступление».

— Или еще, — продолжал Аким Морев, — в том же Степном совхозе наткнулись мы на свиноферму. Где? Почти на границе Черных земель, за двести пятьдесят километров от Приволжска, за восемьдесят — от железнодорожной станции. Свиньям зерно, жмых возят или из Приволжска, или с железнодорожной станции. Вместо того чтобы подвезти свиней к корму, им везут корм. Они худые, горбатые — горе смотреть. Однако держат их… и никто не протестует, в том числе и директор Любченко. Почему? Потому, что это авантюристам выгодно: воруют корм, предназначенный для свиней, списывают забитых ими же свиней на «стихийное бедствие», на чуму, например, на неожиданные снегопады, морозы. Я этим не хочу сказать, что в Сарпинских степях или на Черных землях сплошь одни авантюристы. Нет. Там очень много замечательных людей, таких, как Анна Петровна Арбузина, как чабан Ибрагим Явлейкин и его дочка Марьям. Там, в глухих степях, Марьям вывела новую породу коров, и мы все ее за это приветствуем!

Тут снова раздались аплодисменты, но уже в честь Марьям, и она так зарделась, так растерялась, что, поднявшись, поклонилась во все стороны и, прикрывая лицо ладонями, опустилась в кресло.

— Ну вот, видите, товарищи, — продолжал секретарь обкома, сам взволнованный. — Марьям теперь всю жизнь будет помнить, как за творческий труд приветствовали ее лучшие люди нашей области. Но ведь там не одна она такая. Возьмем, к примеру, директора Чапаевского совхоза Константина Константиновича Ермолаева: у него многим директорам есть чему поучиться, — в этот миг в душе Акима Морева шевельнулось что-то печальное и гаденькое. Оно шепнуло ему: «Он и тебя проучил: отбил Елену». Аким Морев придавил это гаденькое, как давят паука, и внешне спокойно продолжал: — Ермолаев подобрал в совхоз людей, воспитанных Советской властью и партией, таких, как Наталья Михайловна Коврова: под ее руководством, о чем я уже говорил, и, конечно, под руководством Ермолаева доярки совхоза смогли дать с каждой коровы больше шести тысяч литров молока в год, и семнадцать человек получили от правительства звание Героя Социалистического Труда. Но ни он, ни Наталья Михайловна, да и никто в совхозе своими успехами не кичится. Все говорят, в том числе и директор: «Нет, это еще не та порода коров у нас. Вот Марьям вывела новую породу!» Разве эти люди не Чкаловы сельского хозяйства?

Ермолаев смутился, опустил голову, не смея взглянуть на Акима Морева, и думал: «Да, дела. Неплохие у нас в совхозе дела, но Елена тянется к тебе, Аким Петрович… Марьям тянется к тебе, Аким Петрович: счастливый ты, а не я».

— Много у нас в области хороших руководителей районов. Такие, как Астафьев из Нижнедонского района или Лагутин из Разлома. Большинство именно хорошие. Но ведь есть, товарищи, и такие, о которых говорят в народе: «Как ни поверни — гнилушка»… — Тут участники пленума взорвались хохотом. — Смотришь на него и думаешь: кто ты, что ты? К примеру, Ростовцев, он сидит здесь. В районе, которым поручено руководить Ростовцеву, в колхоз «Партизан» забрались и захватили руководство три авантюриста-пьянчужки. За несколько лет они разрушили когда-то прекрасный колхоз. А Ростовцев, словно слепой: читает лекции о постепенном переходе от социализма к коммунизму и не видит, что у него в районе орудуют пьянчужки. — Аким Морев смолк, осмотрел сначала людей в партере, потом перевел взгляд на ярусы, на галерку… и вдруг его голос, спокойный и уравновешенный до этого, поднялся и задрожал. — Много у нас в области Чкаловых сельского хозяйства. Вы все, прибывшие сюда с колхозных полей и из степи, — вы все Чкаловы сельского хозяйства. Вот какая у нас в области прекрасная армия деятелей колхозных полей! Эта армия вместе со всеми колхозниками, под руководством партии, при помощи рабочего класса, интеллигенции неудержимо устремилась к тому, чтобы жить так, как живут наши рабочие, наладить работу в колхозах так, как она налажена на лучших фабриках, заводах. Что в этом плохого? Почему такое движение должно, по уверению Сухожилина, оскорбить рабочих? Наоборот, рабочих одолевают горестные думы, и они говорят: «Пора колхозников из горбатых изб перевести в благоустроенные дома с электричеством, с ваннами. Пора замостить улицы, чтобы колхозник не месил ногами грязь. Пора строить агрогорода со школами, больницами, клубами. Пора! И партия, правительство, все мы устремлены на это великое дело. И когда мы добьемся того, что на единицу затраченного труда в колхозах дадим больше продукции — зерна, мяса, шерсти, масла, когда мы создадим внутри колхозов заводские условия труда, когда мы обновим деревню — вот тогда ликвидируется разница между городом и деревней. — В этом месте Аким Морев развил те мысли, что однажды, после поездки на строительство канала, высказал Опарину. — Трудно будет все это создать. Ну и что же? Мы с вами умеем бороться с трудностями и преодолевать их. Хиленькие душою люди боятся трудностей, а мы с вами и телом, и душою советские богатыри.