Семён Шуртаков - Несмолкаемая песня [Рассказы и повести]

Любашка все делала своими собственными руками: и скорости переключала, и газ прибавляла, и руль крутила — я ведь ей помогал совсем незаметно. И надо было видеть, каким сосредоточенным от сознания ответственности было ее лицо, как туго были сведены на переносье тоненькие брови. Шутка сказать: человеку доверили трактор! И не какой-нибудь там игрушечный, а самый что ни на есть настоящий. Вот он под ее ногами — большой, горячий, рычащий, как сказочный зверь. И страшный зверь этот подчиняется ей, слушается ее!

Объехали один круг, второй. Похоже, Николай Григорьевич, убедившись, что у нас все идет хорошо, прилег после обеда вздремнуть.

А Любашка продолжала жить в мире чудесной сказки, где она видела себя и богатырски сильной, и все на свете умеющей. Мне не раз приходилось наблюдать ее за игрой в куклы, когда она, что называется, «заигрывалась», отрешаясь от всего окружающего. Но я еще ни разу не замечал такой необыкновенной внутренней собранности и, что ли, самозабвенности.

Вот она обернулась ко мне, и я не узнал ее глаза — взгляд их был не по-детски серьезен, необычен. Такие глаза, наверное, бывают у человека, только что сделавшего какое-то открытие. Впрочем, как знать, может, маленький человек именно сейчас впервые открывал для себя что-то очень важное, очень значительное, что потом ему будет памятно всю жизнь!

— Ну, как? — с любопытством спросил я, наклонившись к дочкиному уху.

Любашка сделала глубокий вдох и на секунду зажмурила глаза, а уж потом только ответила:

— Вкусно!

Обычно это была высшая оценка, выражение самого полного счастья. Но, видимо, для данного случая даже этого слова Любашке показалось мало, и она добавила:

— Сладко!

А когда мы остановили трактор у овражка и я, спрыгнув на землю, протянул руки, чтобы снять дочку с машины, она отвела их и лихо спрыгнула сама. После того, что было, ей, надо думать, показалось просто-напросто неудобным, почти зазорным по каким-то пустякам прибегать к посторонней помощи.

И шла Любашка сейчас по пашне точно так же, как недавно Кутенок с ее панамкой: важно, значительно.

Комбайн убирал ту самую пшеницу, около которой мы как-то останавливались по дороге с реки. Пшеница вызрела, налилась, колосья уже не стояли свечками, как недавно, а тяжело клонились к земле.

Мы пошли рядом с комбайном. Срезанная пшеница с шумом падала на полотно, стремительно исчезала в гудящей утробе молотилки и, измятая, пустоколосая, вылетала из нее в соломокопнитель. Все было на вид очень легко и просто: вот стоит хлеб на поле, а вот он, уже скошенный и обмолоченный, отделенный от соломы, золотым дождем сыплется в бункер, а оттуда — в кузов автомашины.

На одной из остановок мы залезли на мостик, и я попросил комбайнера разрешить нам постоять у штурвала. Мостик под нами ходил ходуном, и Любашка поначалу даже явно оробела.

— Страшновато?

— Немножко, — откровенно призналась дочка. — А пахнет как все равно свежим хлебом. Вкусно!

В это время на поле пришли гурьбой деревенские ребятишки, среди которых мы увидели и Никиту. Кое-кто из ребят был в фартучках, остальные держали в руках сумки или мешочки.

— Это зачем они? — спросила Любашка.

— После комбайна кое-где колоски остаются. Вот ребята и пришли собирать их.

— Я тоже хочу! Ты с дядей — на комбайне, а мы с Никитой за вами колоски будем собирать.

Ни фартука, ни мешочка у нас с собой не было. Пришлось Любашке собирать колоски в свою панаму.

Ребята выстроились в шеренгу и двинулись по убранному полю. Любашка шла рядом с Никитой. Мне видно было, как старательно выискивала она колоски, как радовалась каждой находке. Еще бы! Ведь это была не какая-то там игра, а взаправдашняя работа. Интересная, занимательная, как игра, но все равно работа.

А может, еще и потому радовалась Любашка, что работала не на огородике, не в одиночку, а на большом поле, в большом коллективе. И как знать — не впервые ли в жизни опять-таки почувствовала себя членом коллектива! А это всегда радостное чувство.

Панамка полна тяжелых колосьев. Любашка высыпает их в общий ворох, и ворох этот растет на глазах. Одному такой не насыпать. Но в этом большом ворохе есть и ее доля…

Побывали мы в тот день с Любашкой и на току: постояли около хлебных буртов, покрутили веялку, поглядели, как работает сложная зерноочистительная машина.

Домой возвращались насквозь пропыленными, чумазыми, смертельно уставшими и голодными, но очень и очень довольными. Для маленького человека долгий июльский день этот отныне был преисполнен особого значения. Это был большой трудовой день.