Семён Шуртаков - Несмолкаемая песня [Рассказы и повести]

— Ну, и какие указания будут, товарищ агроном?

Юрий остро, сердито улыбнулся:

— А ведь я знал, что вы именно так мне скажете.

Никифора Никаноровича неприятно, больно хлестнули эти слова.

— Так, так. А что ты еще знаешь?

— А еще я знаю, что не сработаемся мы…

— Вот те на! — с напускным простодушием воскликнул Никифор Никанорович. — В газете вон как раз наоборот написано.

— То в газете. — Агроном стоял весь бледный, нервно теребил свою тюбетейку, и Никифору Никаноровичу даже жалко его сделалось. — Словом, прошу отпустить меня… уволить.

Вот это здорово! Никифор Никанорович ломал голову, как подвести к этому разговор, а оказывается, и подводить ничего не надо. Ай да парень! Догадливый… Только уж не дурачит ли он меня? Не подвох ли какой? Стой, стой! Прославленного агронома-новатора председатель-самодур выживает из колхоза — да это же материал еще на целую газетную страницу. Ловко!

— Значит, бежишь из деревни!

— Нет, зачем же. В «Страну Советов» пойду.

— К Ивану Лукичу?

Первой мыслью Никифора Никаноровича было: «Ну нет, Иван Лукич, мужик ты хитрый, но и я не лыком шит. Значит, я буду растить кадры, а ты их переманивать? Не выйдет!..» Но тут же одернул себя: о каких кадрах речь? Да ты радуйся, что он сам уходит. А то ведь как там ни что, а ложное какое-то положение: растишь, учишь человека, который рано или поздно не то чтобы спихнет тебя с председательского поста, но что-то в этом роде. Да и он, ученик твой, — вольно или невольно — глядит на тебя как на обреченного, без пяти минут пенсионера.

— Уже договорился?

— Договариваться не договаривался, но Иван Лукич как-то приглашал.

«Ах, лиса старая!.. Ну, я тебе припомню! А этого хлопца назло тебе не отпущу».

Так бы и надо сказать агроному. Так бы и надо сделать. Но нынче Никифор Никанорович все делал наоборот, наперекор тому, что следовало бы. И сейчас, насилуя свою волю, из одного упрямства сказал:

— Ну что ж, держать не станем. — Добавил: — Если райком, конечно, не будет возражать. — Подумал, не туманно ли подучается, повторил для ясности: — Держать не станем.

Бледное лицо агронома взялось пятнами, пряди длинных волос свесились, и из-под них влажно блестели глядевшие куда-то в сторону глаза. Видно было, что он ожидал и не ожидал такого скорого согласия и ему сейчас мучительно хотелось поскорее уйти отсюда, но как это сделать, он не знал.

Выручил вошедший в кабинет Василий Михайлович. Пока он подошел к столу да поздоровался, агроном разом надвинул на голову тюбетейку и шагнул в неприкрытую дверь.

По виду агронома Василий Михайлович, должно быть, понял, что за разговор здесь только что произошел, и чувствовалось — не одобряет он этого разговора.

— Насчет гербицидов — это правильно. Надо попробовать. А то больше болтаем про науку, а на поля наши она настоящей дороги еще не проторила.

— А я никаких гербицидов и не предлагал, — ехидно, как ему казалось, сказал Никифор Никанорович: вот, мол, тебе и фунт!

Однако на Василия Михайловича это не произвело никакого впечатления.

— А разве уж так важно, кто предложил? — сказал он очень просто. — Сочтемся славою. Лишь бы толк был.

Никифор Никанорович понял, что его ехидство было не больше чем глупым мальчишеством.

— А из этого парня, — Василий Михайлович кивнул на дверь, — если умно дело повести, толк будет. Пены еще многовато, как в молодом пиве, но пена сойдет. Только бы не сдуть вместе с ней доброе, настоящее.

Никифору Никаноровичу нечего было возразить бригадиру. Но у него еще не хватало силы открыто признать его правоту.

Вскоре пришли другие бригадиры, заведующие фермами. Почти у всех из карманов торчали газеты.

— Ну, все в сборе, можно начинать, — сказал Василий Михайлович.

— Что начинать? — не понял Никифор Никанорович.

— Как что? Экстренное заседание правленья.

— A-а, да…

Наступило неловкое, тяжелое молчание.

Потирая ноющее нынче весь день сердце, Никифор Никанорович обвел взглядом членов правления и понял по их глазам, что они тоже не то чтобы знали, что за разговор вел он сейчас с агрономом, но о чем-то догадывались, что-то почувствовали. Догадывались и сидели настороженные, обеспокоенные. И может быть, даже не только и не столько за агронома они беспокоились, сколько за самого Никифора Никаноровича. Как там и что ни говори, а со стороны взглянуть — получается некрасиво. Ну хорошо, агроном по молодости лет немножко зарапортовался. А председатель? А у председателя взыграло самолюбие и…