Исай Давыдов - Девушка моего друга

— Здравствуй, удалец! — громко, немного скрипуче говорит Ширков.

— Здравствуйте, — отвечаю я. — Проходите.

Я ковыляю впереди, распахиваю дверь в комнату, пропускаю гостей.

Ширков проходит в дверь первый. Маленький, квадратный, он идет, как хозяин, как начальник.

Начальственность чувствуется в каждом его шаге, в каждом жесте. Надя проходит за ним. Она тоненькая, высокая, даже чуть-чуть выше меня и намного выше Ширкова. Наверняка она могла бы запросто, не поднимаясь на цыпочки, разглядеть во всех подробностях лысину Ширкова, если бы вдруг у нее появился к этому интерес. От этой мысли мне становится смешно, и я задерживаюсь в коридоре, чтобы согнать с лица непрошенную улыбку.

И Ширкова и Надю дождь слегка прихватил. На их одежде крупные расплывшиеся пятна дождевых капель.

Я сажусь на кровать, гости — на стулья возле нее, и Ширков бережно кладет на стол кулек, из которого выкатывается яблоко.

— Вот мы тут тебе принесли…

Я смущенно благодарю. Мне очень неловко. Когда я сам приношу гостинцы больным — это вроде в порядке вещей. А вот когда мне приносят — делается как-то не по себе.

Ширков неторопливо, по-хозяйски, оглядывает комнату, задерживаясь глазами на каждой вещи, как бы оценивая ее. Надя с жалостью смотрит на мой гипсовый сапог и тихонько спрашивает:

— Больно?

— Сейчас уже нет, — спокойно отвечаю я.

— Совсем не больно? — Надя явно удивлена.

— Совсем не больно, — подтверждаю я. — Только сильно наступать, конечно, нельзя, поворачивать там и всякое такое. А если осторожно — ничуть не болит.

— Значит, перелом не очень большой?

— Так себе… Средненький.

Я замечаю, что Ширков с интересом прислушивается к нашему разговору. Когда я замолкаю, он четко, немного скрипуче спрашивает:

— Ну, а что врачи говорят? Работать-то будешь?

— А куда же денусь? — с улыбкой отвечаю я. Конечно, буду!

— Вообще-то, понятно, будешь, — соглашается Ширков. — А на высоте?

— И на высоте буду. — Я пожимаю плечами. — Заживет же нога!

— Да по-разному заживает. — Ширков задумчиво чешет затылок.

— Бывает, после такой заживки профессию приходится менять.

— Обойдется!

Я говорю это как можно равнодушнее, но сам снова: начинаю беспокоиться: а вдруг действительно не смогу работать на высоте? Вот ведь и Ксеня интересовался этим у врача… Что же это — с бригадой расставаться?

Впрочем, лучше об этом не думать. Все равно, думай не думай— ничто не изменится. Снимут гипс, тогда видно будет.

Я спрашиваю Ширкова и Надю о делах на стройке.

— Хорошие дела! — солидно отвечает Ширков. — План четырех месяцев выполнили на сто три и четыре десятых процента. Это по генподряду. А своими силами еще больше — на сто двенадцать.

Ширков так же солидно, с гордым видом умолкает, и я понимаю, что он дал, по его разумению, исчерпывающую характеристику положения на стройке. Я рад, конечно, что у нас хорошие проценты, но меня интересуют не они. Ширков же, видимо, ничего больше рассказывать не собирается.

Надя чувствует какую-то неловкость и начинает торопливо говорить о делах в своей бригаде. Я вежлива слушаю. Ее бригада штукатурит новую больницу именно в эти дни — морг. Я понимаю, конечно, трудовой энтузиазм штукатуров, но почему-то сегодня он меня не волнует. Наверно, потому, что ни в новую больницу, ни тем более в морг я пока не собираюсь.

Видимо, Надя понимает, что говорит что-то не то, и растерянно умолкает на полуслове.

Теперь на выручку к ней бросается Ширков. Он начинает расспрашивать меня, кто за мной ухаживает, где и кем работает тетя Катя, как она ко мне относится и почему я не могу жениться, пока живу в этой комнате.

Я, как могу, объясняю ему, намекаю на отношение тети Кати к Валюшке, да и вообще, говорю, комната не моя, а если бы и была моя, то в одной комнате с теткой жить молодоженам неудобно.

— Оно, конечно, лучше бы отдельно, — замечает Ширков. — Да сейчас многие живут вместе. Не хватает…

Мне вдруг начинает казаться, что Ширков и Надя пришли вовсе не для того, чтобы меня навестить, а для того, чтобы подготовить меня к отказу. Видимо, комнату мне давать не собираются. Верить этому не хочется, потому что верить — страшно.

Вначале я хочу прямо спросить об этом Ширкова.

Потом соображаю, что он может обидеться: вот, мол, пришел навестить человека, а он…

Я пытаюсь перевести разговор на другое: говорю о сегодняшней грозе, о кинокартине «Чистое небо», которую успел посмотреть, пока нога еще была цела. Надя невпопад отвечает мне и все время оглядывается на Ширкова.