Виктор Трихманенко - Небом крещенные

Приговор шестнадцатой группе курсантов был сформулирован так:

"10.06.42 г. в 5.00 произвел проверку караула № 1. Личный состав караула свои обязанности знает, службу несет бдительно.

Мл. л-т Дубровский".

ИЗ ДНЕВНИКА ВАДИМА ЗОСИМОВА

20 сентября

Жаркое лето прошло для нашей шестнадцатой группы безрадостно, прошло в духоте учебных классов и отупляющего бездействия караула. Время от времени нас подкармливали обещаниями, что вот-вот будет получен бензин и начнутся полеты. В общем писать было не о чем, и дневник мой спокойно спал под матрацем.

Однажды из группы взяли пять человек и послали в город получать контейнер с техимуществом. В пятерку попали и мы с Валькой Булгаковым.

На товарной станции контейнер долго разыскивали, потом надо было ждать оформления каких-то документов. А за забором проходила тихая окраинная улица, вся увитая зеленью. Сквозь деревья проглядывало двухэтажное здание кремового цвета, оттуда доносились ребячьи голоса.

— Школа, — догадался я.

— Точно, школа, — отозвался Валентин.

Мы посмотрели друг на друга и, не сговариваясь, отошли вдоль забора подальше от "грузчиков". Остальные трое курсантов дремали на солнышке в ожидании контейнера. Нашего ухода не заметили.

Нашли кусок рыжего войлока, с помощью которого навели блеск на сапогах (отправляясь в город, мы одолжили у ребят сапоги). Перемахнуть высокий забор гимнастам ничего не стоило.

И вот сна перед нами, школа. Чужая школа, родная школа. Звонок звал школьников на урок, толпясь, они ныряли в широкую дверь.

Прогретый солнцем, чуть прохладный в тени воздух сентября кружил голову. Тонким комариным пением осталось в нем эхо школьного звонка. Какой же это звонок: прозвучавший только что или сохраненный в памяти с того времени, когда мы сами сидели за партой?

Мы с Валькой вошли в вестибюль школы. Навстречу поднялась сторожиха, такая же толстая, пожилая тетя, как в любой другой школе.

— Вам кого?

— Может быть, самого директора, — сказал Булгаков.

Техничка оглядела нас недоверчиво, но пропустила.

В коридоре второго этажа ни единой души. На дверях табличка: 8 "А", 9 "Б", 10 "А". За дверьми слышны голоса учителей, женские и мужские. Мы медленно шли по коридору, стараясь не очень топать сапожищами, взятыми у ребят, — у меня они на номер больше. В дальнем конце коридора откуда-то выпорхнули две девочки в фартуках, быстро пошли к нам. Мы отшатнулись к подоконнику. Валька сдернул было пилотку, но, вспомнив, что он стриженный под машинку, опять надел. Ближе, ближе школьницы; у одной косы, а у другой короткая, спортивная прическа, обе красивые. Проходят мимо, едва взглянув на нас.

— Девочки, можно вас на минутку, — окликнул их Валька.

Остановились, глядят удивленно.

— Девочки, вы из какого класса?

— Из восьмого "Б", — пропели они дуэтом.

О чем же спросить еще? Неприятно теплая волна залила мою левую щеку.

— Мы хотим познакомиться с вашей школой, — сказал Булгаков.

Восьмиклассницы пожали плечами и пошли. Одна обернулась, бросив на ходу:

— Дядя, вам надо обратиться раньше к нашему завучу.

Булгаков тихонько заржал:

— Дяденька… Ге-ге-ге!..

А мне сделалось грустно. Оттого, что в школе нас, двух недавних учеников, за своих уже не признают. Я мечтал как-нибудь зайти в школу и просто посидеть на уроке, не сознавая, что этот шаг назад во времени, собственно, невозможен.

Зайдем к завучу. Не прогонит же он нас — предложил Булгаков, когда они топтались в школьном коридоре, не зная, что делать дальше.

— Я думаю, сейчас не стоит, — помотал головой Вадим.

— Почему? Ты ведь хотел посидеть на уроке в десятом классе.

— Расхотелось, Валька, не пойду.

— Да пошли! — Булгаков потащил его за локоть. — В десятом "А", наверное, девочки симпатичные.

Вадим наотрез отказался и даже вспылил, когда Булгаков попытался втолкнуть его в учительскую. Тогда Валька, не понимая, что произошло в настроении друга, начал над ним подтрунивать:

— Чего ты сдрейфил, Вадим? Боишься, что тебя спросят на уроке и двойку поставят?

— Не хочу — и все! Пошли отсюда.

— Ай да Вадим! Не знал я, что ты так учителей боишься. Или, может, девочки из восьмого класса тебя смутили? Одна из них ничего. Та, с косами которая.

Лирические раздумья Зосимова были Булгакову, конечно, понятны, но он, как человек сильной натуры, почему-то таких раздумий стеснялся и готов был скорее посмеяться над ними, чем признать. Зосимова это раздражало крайне, и только последним усилием воли сдерживал он себя от жесткого выпада против зубоскальства Булгакова.