Виктор Трихманенко - Небом крещенные

"Хорошо живут люди", — подумал Булгаков. Все разошлись с пьяным, белозубым гоготаньем, в прекрасном расположении духа.

Он походил по комнате перед сном. На стенах висело множество фотографий — целые иконостасы. Узнал Булгаков на снимках дядю Саркиса, дядю Баграта, дядю Артема… В молодости фотографировались — все фронтовики, с многими орденами и медалями.

"Славные люди", — еще раз подумал Булгаков. Пуховая перина приняла его в свою глубокую теплоту, обняла, и он крепко уснул.

Кабанья охота на другой день не удалась, потому что слишком часто присаживались закусывать. Поехали на зайцев. Выследили и подстрелили двух косых.

Перед обедом, который обещал так же затянуться, как и вчерашний ужин, Булгакову показывали местные достопримечательности: винный завод и винное хранилище, в прохладной глубине которого покоились огромные бочки, напоминавшие паровозы. Самое главное приберегли напоследок — строящийся Дворец культуры.

В центре села высилось здание замысловатой архитектуры. Розовыми и лиловыми оттенками матово блестел знаменитый армянский туф. Внутри здания уже велись отделочные работы: желтым разливом лежал паркет в фойе, ледовой прозрачностью сверкали большие стекла на окнах без переплетов.

— Вы поняли, что это такое получается? — спросил директор совхоза, лично дававший пояснения.

— Дворец культуры… — неуверенно промолвил Булгаков.

— Дворец-то дворец… — директор горделиво усмехнулся. — Но это точная копия ереванского оперного театра, только немножко уменьшенная.

Вышли на улицу.

— Взгляните со стороны! — сказал директор, указывая на дворец княжеским жестом. — Разве не узнаете ереванский оперный?

— Я не был в Ереване, — заметил Булгаков и почему-то смутился.

— О, тогда другое дело!

Сопровождавшие их Арутюняны быстро заговорили по-армянски. Директор, склонив голову набок, прислушивался и кивал одобрительно. Потом он стоял молча, заложив руки за спину и выкатив большой живот, а старший из Арутюнянов пояснял Булгакову:

— Наш совхоз самый передовой в республике и очень богат. Наш директор — Герой Социалистического Труда и депутат Верховного Совета. Мы хотим, чтобы наши люди жили культурно.

После этой ремарки продолжал рассказывать уже сам директор совхоза;

— Проект заказывали в Ереване, туф привезли из Еревана, такого туфа в мире нигде нет, только там, мастеров выписали из Еревана…

Двинулись гурьбой вокруг здания. Булгаков почесал за ухом. Можно было представить, сколько денег ухлопано на сооружение в селе копии ереванского оперного театра — миллионы! Молено представить, какую малину нашли ереванские мастера-шабашники, налетевшие сюда, что воронье, и сколько сдерут они за свою работу. "Вот закончат строительство к празднику, шумно отметят, — размышлял Булгаков. — А потом что делать будут во дворце? В шашки играть?" Он ступал по хрустевшей щебенке, курил и уже не слушал, что там бубнил директор совхоза.

На обед к директору он не пошел, сказал, что уже обещал быть у Арутюнянов. А к вечеру неожиданно для веселого застолья объявил о немедленном отъезде: дела призывают.

— Куда на ночь глядя?

— Ничего, ночью прохладно и хорошо.

Альберту он разрешил и даже приказал, когда тот начал возражать, догуливать краткосрочный солдатский отпуск — десять суток. Бросил своего зайца в багажник "газика", сел за руль сам.

— До свиданья. Спасибо вам за все.

— Счастливого пути, товарищ полковник.

Выбравшись на шоссе, Булгаков дал газ и пошел на скорости.

Сережка заверещал от восторга, увидев папиного зайца. Он таскал его по коридору, пытался усадить в углу на задних лапах. Заяц сидеть не хотел.

— Пап, а пап!.. Подержи его.

Булгаков охотно включился в игру. А мать смотрела на них, как на двух почти равных по возрасту мальчуганов. Уголки ее губ опустились книзу, гримаской. Хотелось Елене поскорее куда-нибудь сбыть этого зайца.

Наконец муж бросил свое занятие.

— Ты к отъезду собираешься, Ленок? — спросил он.

— У меня почти все готово, — оживилась Елена.

— Перед курортом в Москву заедем.

— Я уже вся в Москве! — Елена бросилась к мужу, обнимая его. Одно воспоминание о Москве всякий раз вызывало в ее душе бурю радостных чувств.

Булгаков ощущал на своей шее волнующий холодок мягких, холеных рук. Он подумал, что Елена, в сущности, еще очень молодая женщина, и сделалось на душе от этого горделиво-приятно.

— Заедем в Москву денька на три-четыре, — повторил Булгаков. — Высокое начальство на беседу вызывает.