Юрий Смолич - Мы вместе были в бою

— Расскажите, пожалуйста, все, что вы знаете о Яне Пахоле, после его возвращения из немецкого, собственно из англо-американского концлагеря? Что было дальше?

— Что было дальше?

Об этом Стахурский знал только из писем Яна Пахола, которые он получал еще там, в оккупированной зоне.

Вернувшись в Чехословакию, Пахол по-прежнему работал шофером, но на этот раз уже в Праге, а не в Мукачеве. Вскоре он вступил в коммунистическую партию. От жены он никаких известий не имел. Потом, уже в Киеве, Стахурский после большого перерыва получил письмо от Пахола, из больницы, где он лежал уже несколько месяцев после тяжелого ранения.

«Теперь я совсем выровнялся, — грустно шутил в письме Ян, — потому что стал хромать на обе ноги. Мне, видите ли, прострелили и другую ногу. Было бы совсем хорошо, если бы я стал просто ниже ростом, но раненая нога плохо сгибается и я теперь хромаю на обе ноги, и хожу, переваливаясь, с вашего позволения, как утка. Впрочем, у меня такая профессия, что это не беда…»

— Когда был ранен Пахол? — спросил Асланов.

— Во время выборов Пахол выступал в провинции как функционер компартии. Реакционная банда напала на помещение выборного участка, где в депутаты баллотировался коммунист. Члены комиссии оказали сопротивление, в результате два коммуниста были убиты, а Пахол тяжело ранен. Ему просто повезло: бандиты считали всех троих убитыми и пришпилили им на груди записки: «Смерть коммунистам!»

Асланов не скрывал волнения, глаза его даже сияли. Очевидно, рассказ о борьбе революционеров увлек его.

Стахурский, улыбнувшись, прибавил:

— Пахол и здесь оказался верным себе и пошутил: «С вашего позволения, — писал он в конце письма, — с того времени как я стал коммунистом, я сделался бессмертным: меня убили, пришпилили справку о моей смерти, а я вот пишу вам живехонький и остаюсь преданный вам до следующей смерти».

— Вы писали об этом Марии Шевчук? — торопливо спросил Асланов.

— Нет. Я все время собирался к ней поехать, и мне хотелось рассказать ей об этом при встрече. Мария любила и жалела Пахола. Ей было бы приятно услышать хорошее о нем.

Асланов весело смотрел на Стахурского.

— Это просто удача, товарищ Стахурский, что вы любите Марию и что вам в Киеве без Марии не сиделось! — Он засмеялся. — Хотя, если бы вы вчера не прилетели, то, будьте уверены, сегодня мы вызвали бы вас.

Он снова стал сдержанным, сосредоточенным и придвинул к себе бумаги.

— Следственные органы уже закончили это дело, и преступники понесли должное наказание. Но дело коммунистки Шевчук теперь должны рассмотреть мы, партийные органы. Ваш приезд нам немало поможет.

Асланов снова радостно воскликнул:

— А Пахол жив! И хотя он хромает сейчас на обе ноги, будет и впредь крепким борцом против реакции всех мастей. Но те людишки, которые направили бандитов, чтобы убить Пахола, были введены в заблуждение. Будьте уверены, что людям, пославшим реакционную банду громить выборный участок, было в конце концов не так важно, выберут ли еще одного коммуниста в парламент. Им надо было убить Пахола, чтобы развязать себе руки. Но бандиты поторопились и, полагая, что Пахол убит, подвели свое начальство. А Пахол жив. На этом они и провалились. Понимаете?

Стахурский еще не мог понять.

— Разрешите обратиться к вам с вопросом, — сказал он: — в чем вина Марии Шевчук и почему она поручилась за неизвестную ей особу?

Асланов нажал кнопку звонка.

Вошел помощник.

— Пожалуйста, попросите сюда Марию Шевчук.

Стахурский сидел молча, глядя на дверь, и холод сжимал ему сердце.

— Мария!

Дверь распахнулась, и Мария переступила порог.

Она сделала несколько шагов по направлению к столу и в нерешительности остановилась. Ее остановило то, что в комнате секретаря был еще какой-то человек.

Мария глядела против света, но через мгновение глаза ее расширились, брови затрепетали, лицо побледнело.

Она даже слегка пошатнулась.

— Садитесь, товарищ Шевчук, — сказал Асланов и подошел к ней. Он пододвинул ей кресло против Стахурского.

Мария села. Она зажмурилась и не раскрывала глаз. Она дышала тихо, но с каждым вздохом плечи ее подымались.

— Стахурский! Ты? — прошептала она.

Мария сидела, опустив глаза, бледность словно пронизывала все ее лицо. Губы были плотно сжаты, в уголках залегли горькие складки. Руки лежали на столе.

— Мария!

Она подняла глаза и посмотрела прямо на Стахурского.

Это был первый взгляд Марии. Первый после того взгляда там, ночью, на берегу Днепра, на Трухановом острове, под небом, усыпанным звездами. Первый после полугодичной разлуки.