Праздничную сутолоку встречи довершила Алена, вихрем пролетев сквозь толпу, — в просторном доме как-то сразу стало тесно от ее звонкого голоса, смеха, от ее бурной радости.
— Зоя Андреевна, учительница наша! — кричала она. — Сто лет тебе жить и еще двести, дай я тебя поцелую!
Алена стала будто пьяной от встречи, называла себя самой счастливой и весь хутор счастливым, и Зоя Андреевна радовалась тоже, обнимала всех вновь приходящих и видела, что они тоже рады и счастливы ее видеть.
Когда немного улеглось возбуждение и Евдокия Михайловна выпроводила всех, пригласив на вечер своих проводов, Зоя Андреевна, усталая с дороги и от пережитых волнений, прилегла на диван отдохнуть. Евдокия Михайловна с Аленой стали накрывать обеденный стол, между делом рассказывая хуторские новости. Они были как мать с дочерью, седая Евдокия Михайловна и завитая барашком Алена, румяная, белая.
— Ты и не старишься, Аленка, — сказала Зоя Андреевна.
— Какое не старишься, толстею, груди вон выпирают, все лифчики перешила. Эх, Зоя Андреевна, сватался тут ко мне один, да неловко, сына стыжусь. А такой мужик, так охота!
— Тебе всегда была охота.
— Всегда, — призналась Аленка. — Потому что одна всю жизнь, а чужой мужик — не потешка, а только насмешка. Да тебя еще стыдилась. Эх, сколько я потеряла из-за тебя, Зоя Андреевна!
Евдокия Михайловна засмеялась:
— Бывало, приедут шоферы на хлебоуборку, а вдовы вьются вокруг них, а она первая, как бес перед заутреней носится, а я и скажу вроде нечаянно: Зоя Андреевна, мол, обещалась к своему на могилу приехать. Они, голубушки, и потухнут.
Зоя Андреевна смущенно прокашлялась: и приятно, и больно ей было это слышать.
— Еще бы не потухнешь! — сказала Алена. — За тыщи верст на могилу ездит, цветы мертвому возит — неужто не укор.
— Кстати, куда ты цветы-то засунула? — спросила Зоя Андреевна.
— Я в воду их поставила, в воду.
— Если бы не ты, я ей не только председателя, я ей и бригадиров бы нарожала, и механизаторов, и каких хошь специалистов. Выгоду упустила, председательница!
— А кормил бы кто? Ты рожаешь, а колхоз корми. Пока вырастут…
— А ты как хотела — родился и сразу в дело сгодился?
— Ну, ладно, ладно.
— Ла-адно! Строгие больно. А только я все равно воровала. Редко, а прихватывала.
— Знаю, — сказала Евдокия Михайловна. — С уполномоченным тогда связалась. Его ведь сняли за это.
— Хороший был, — вздохнула Алена.
— Хороший. И умел много. Пахать, косить, сеялку наладить, в кузнице ли чего — умные руки.
За столом они выпили по рюмочке за встречу, потом еще по одной за новую жизнь — для Зои Андреевны и Евдокии Михайловны это была жизнь пенсионерок, Алена через год-другой, глядишь, станет бабушкой. А в сорок третьем ей было всего девятнадцать лет.
— А ты уж, наверно, привыкла? — спросила Евдокия Михайловна.
— Привыкаю, — сказала Зоя Андреевна. — Первого сентября не утерпела, ходила на занятия.
— А соседка твоя, тетя Клава, жива еще?
— Жива. Поклон тебе прислала.
У дома прошумела машина, Евдокия Михайловна метнулась к окну.
— Каштанов, — сказала она. — А я боялась — не приедет, инструктор у них из обкома.
Каштанов работал здесь четвертый год, и в последний свой приезд Зоя Андреевна его видела. Он тоже изменился за это время, пополнел и возмужал, а тогда совсем мальчишкой выглядел — из комсомола прислали, на омоложение партийных кадров. Евдокия Михайловна писала, что хозяйственный оказался, агроном по специальности, крестьянское дело любит.
— Очень рад вас видеть, — сказал он после общего поклона Зое Андреевне. — Весь хутор говорит о вашем приезде. Оставайтесь здесь, а?
Вошедший за ним Венька поддержал его:
— Оставайтесь, Зоя Андреевна, мы вас почетной гражданкой выберем.
— За стол, за стол! — выскочила Алена. — Стоят столбами, а тут гуляй в одиночестве.
— Успеем, мама, — сказал Венька, — праздник впереди. Мы по делу сейчас заскочили.
— Вечное у тебя дело, будто мы бездельники.
— Серьезное дело, — сказал Каштанов. — Мы должны торжественно передать ваш колхоз новому председателю.
— По рюмочке, — попросила Евдокия Михайловна. — Со встречей.
— Ну если со встречей…
Мужчины выпили и вышли во двор покурить, в ожидании, пока соберутся женщины.
На улице падал снег.
V
Прошел всего час времени, может, немного больше часа, а хутор совсем обновился, посветлел, будто принарядился к празднику. Улицы, крыши домов, сады, большое зеркало застывшего пруда у животноводческой фермы — все стало белым, а снег падал и падал густыми пушистыми хлопьями и уже заметно хрустел, уплотняясь под ногой, и пахло по-зимнему, и по-зимнему четко отпечатывались следы людей, идущих в зимней обуви.
Читать дальше