Нотэ Лурье - Степь зовет

Элька по пути домой незаметно отстала. На душе у нее было тяжело. Она не могла простить себе, что в такой мороз потащила людей в степь. Надо было послушаться Хонцю, выйти сперва в разведку вчетвером, не тащить молотилку, не будоражить хутор. Что теперь будут говорить о ней? В каждой хате уже, наверно, обсуждают ее глупую затею, смеются над ней, ругают. А главное — по заслугам. Когда наконец она научится действовать осмотрительно? Вот и Микола Степанович предупреждал: «Не действуй с кондачка, раньше подумай, посоветуйся с людьми». Нет, она, как всегда, пошла напролом. Ах, как стыдно перед Калменом, перед всеми колхозниками, которые зря намерзлись, и особенно перед Волкиндом! Теперь она видит, что он был прав! Все были правы, только не она. Как ей теперь хотелось облегчить перед кем-нибудь душу!

Вдруг Элька услышала за собой стремительный скрип полозьев. Она оглянулась — по хуторской улице, разбрасывая снег, мчались сани. Элька узнала старшего агронома и бросилась к нему. Синяков остановил лошадей.

— Как хорошо, что вы приехали! Если бы вы знали… Ах, вы уже знаете?…

— Да, слышал. Сейчас вот колхозников повстречал. Жалко, жалко! Но я ведь предупреждал… Послушайте, вы совсем замерзли! — Синяков выскочил из саней и подошел к Эльке.

— Это-то пустяки, — девушка хлопала озябшими руками по задубевшему полушубку, — но люди… Простить себе не могу.

— Ну, конечно, неприятно… Они, разумеется, недовольны. Но не принимайте это так близко к сердцу. И во всяком случае, сейчас надо немедленно идти в хату. Вы простудитесь…

— Мне сейчас все равно.

— Ну что вы, что за настроение! Случаются вещи похуже. — Синяков вдруг поймал Элькины руки и крепко потер их, неодобрительно качая головой.

Девушка на минуту смутилась, потом, благодарно улыбнувшись, высвободила руки.

— Вы куда-нибудь торопитесь? — нерешительно спросила она.

— Как раз хотел напроситься к вам в гости. Посидим, вы согреетесь, а там, может, что-нибудь придумаем вместе…

— Да, да, — быстро проговорила Элька. Ей сейчас было так одиноко и грустно, что, кажется, будь на месте этого симпатичного агронома Юдл Пискун, она и его зазвала бы к себе в хату.

Синяков велел вознице отвести лошадей на колхозный двор, а сам пошел за Элькой.

В маленькой, низкой комнатке было темнее, чем на улице. Красными, набухшими пальцами Элька с трудом развязала платок, сбросила с себя полушубок, потом отыскала на окне лампу, зажгла ее и только тогда заметила, что Синяков все еще стоит у двери.

— Почему вы не входите? — спросила она.

— Боюсь наследить, — любезно ответил Синяков.

— Ничего, уберу. Вы раздевайтесь.

— Ну вот, из-за меня столько хлопот! — Он взял веник и аккуратно смел снег с сапог.

— Ух, как я замерзла! — Элька прижалась к печке, как бы желая обнять ее. — Вы представляете, с самого утра в степи. И впустую… Ведь это была единственная наша надежда… Не знаю, что теперь делать?…

— Что вы можете сделать? Вам-то, во всяком случае, не в чем себя упрекнуть.

— Ах, да разве в этом дело! Вы скажите, как быть с колхозниками… Положение-то ужасное!

— Уверяю вас, положение совсем не такое ужасное, как вам кажется, — осторожно сказал Синяков, усаживаясь на табурет и подвигаясь к печке. «Прежде всего надо ее успокоить». — Вы, видно, плохо знаете эту публику. Вы в самом деле думаете, что у них ничего нет? Наивное дитя! Весь хлеб у них. Мужики народ хитрый. Сами растащили его при молотьбе, а теперь жалуются.

— Вы серьезно?

— А вы попробуйте поройтесь у них в клетушках, на чердаках… — вкрадчиво проговорил Синяков и осекся, заметив, что Элька как-то чересчур пристально смотрит на него.

— Это у кого же рыться? — спросила она сухо. — У Хонци? У Хомы Траскуна?

— Молодец, — широко улыбнулся Синяков, думая про себя: «Нет, с этой девушкой надо ухо держать востро». — Молодец, что так доверяете людям! Конечно, огульно нельзя говорить… Но согласитесь все-таки, — он развел руками, — что есть ведь еще отсталые колхозники. Душа собственника, сами знаете…

— Да, это верно, — задумчиво сказала Элька.

— Вообще в деревне теперь нелегко, — продолжал Синяков, со вздохом доставая из кармана брюк жестяную коробку с махоркой и ставя ее на стол. — Работаешь день и ночь, вечно занят, и не замечаешь, как проходит лучшее время. О себе самом, о личной жизни некогда и подумать…

Элька вопросительно посмотрела на него. — Ну вот, такая девушка, как вы, — Синяков осторожно сгреб в ладонь рассыпавшуюся по столу махорку и смахнул ее в бумажку, — что вы знаете о счастье, о настоящем счастье? — Помолчав, он добавил: — Ведь кроме общественных дел…