Нотэ Лурье - История одной любви

Повесть

Я люблю путешествовать и всякий раз, собираясь в путь, испытываю радостное нетерпение. Увижу ведь новые места, познакомлюсь с интересными людьми. Никогда не предугадаешь, какие удивительные встречи подарит тебе дальняя дорога, какие правдивые, непридуманные истории услышишь от своих попутчиков. Нигде люди так быстро не сходятся, как в уютном купе, да еще во время продолжительной поездки.

Попробуйте-ка запросто спросить прохожего: «Откуда вы идете?» или «Куда вы идете?», «Где работаете?» или «Какая у вас профессия?», — всякий подумает, что у вас не всё в порядке, и ускорит шаг.

Иное дело в вагоне. Едва поезд трогается, а иногда и раньше, вы узнаете, откуда и куда едут ваши соседи, чем они занимаются. Иногда пассажиры настолько словоохотливы, что выкладывают о себе все, да еще с такими подробностями, о которых в других обстоятельствах, вероятно, не стали бы говорить. Нередко эти жизненные истории бывают и захватывающе интересны, и наивно трогательны, каких не встретишь ни в одном романе.

На этот раз мне предстояла поездка в Биробиджан, и я заранее предвкушал удовольствие от встречи с незнакомыми людьми, надеясь, что они будут не нытики или молчуны, а интересные, жизнерадостные собеседники.

Билет мне достался в международном вагоне, а, как известно, купе там двухместные. Значит, ехать предстоит семь дней и семь ночей вдвоем. Кто же будет моим спутником или спутницей на эти семь суток?

К поезду я приехал заблаговременно, придерживаясь золотого правила: лучше прибыть на полчаса раньше, чем на полминуты позже.

День был осенний, ненастный, и я с удовольствием вошел в свое теплое купе, сел на диван справа и, не закрывая дверей, стал поглядывать в коридор, дожидаясь пассажира, который займет место напротив.

Минут через десять — пятнадцать в вагоне показались рослые носильщики, тащившие большие кожаные чемоданы и тяжелые неуклюжие саквояжи, сплошь облепленные пестрыми наклейками. Позади шли импозантные пассажиры.

Через некоторое время я снова выглянул в коридор и увидел молодую красивую женщину, которая легкой, грациозной походкой приближалась к моему купе. Неужели она разделит со мной эту неделю пути? Но женщина остановилась, видимо дожидаясь высокого, средних лет генерала, который взглядом указал ей на купе рядом с моим. Потом с охапкой хризантем прошла якутка, сопровождаемая молодой девушкой с портативной кинокамерой, которая висела у нее через плечо. Теперь пассажиры шли один за другим: молодой человек в черных роговых очках со своим убеленным сединами спутником; монгольский военный летчик и его маленькая мадонна с младенцем на руках; молча прошагали два пограничника с туго набитыми портфелями, а за ними, оживленно болтая и смеясь, семенили две японки в черных кимоно, видневшихся из-под элегантных шубок.

До отправления экспресса оставались считанные минуты, все купе были уже заняты, а место рядом со мной все еще оставалось свободным. Неужто никто не придет и я останусь без попутчика? Я поглядывал на часы. Уже было без двух минут пять, без одной. Пять! Все!.. Поезд плавно тронулся. И тут, совсем неожиданно, в дверном проеме появился среднего роста пожилой мужчина. Тяжело переводя дыхание, едва кивнул мне Растрепанной седой головой, поставил на пол чемоданчик, растерянно оглянулся и водрузил его на полку. Не снимая короткого клетчатого пальто, он устало опустился на сиденье, сплел худые длинные пальцы и, опустив на руки голову, застыл. Человек этот, видимо, был чем-то очень расстроен.

Мне хотелось заговорить с ним, как-то успокоить его, может, чем-то помочь. Но не решился.

Стараясь не потревожить соседа, я осторожно вынул из чемодана газеты, которые еще не успел просмотреть, пижаму и комнатные туфли. Довольный тем, что нашел себе занятие, не торопясь переоделся и, придвинувшись ближе к окну, развернул газету.

Читая, я время от времени поглядывал на своего попутчика. Он сидел в прежней позе, тяжело опираясь локтями на столик.

Поезд мчался мимо подмосковных дач, утопавших и пожелтевших садах, мимо тронутых золотом и багрянцем рощ. К вечеру пошел мелкий дождик. Унылые струйки стекали вниз по стеклу широкого окна, и в куне становилось все темнее. Отложив газету, не зная, чем себя занять, я вглядывался в серую пелену за окном. Зажечь свет не решался, боясь потревожить соседа. Однако не сидеть же весь вечер в темноте, — и, тихо приоткрыв дверь, я вышел из купе. Во всю длину ярко освещенного коридора застлана пушистая зеленая дорожка, на окнах — туго накрахмаленные занавески, в золоченых рамках — дальневосточные пейзажи. И нигде ни души. Отполированные под орех двери купе были закрыты. Изредка то справа то слева доносились приглушенные голоса, смех, веселые возгласы. Каждое купе жило своей особой жизнью.