Рустем Сабиров - И зеленый попугай

— Я это так понимаю, что он нас тут всех не уважает, — мрачно сказал Афанасий. — Вот если б мы тут все были ведущие конструктора, так он бы тогда всех уважал.

— Отвяжись, — сказал Гоша, — Паша наш человек.

— Ой, мальчики! — сказала вдруг Тамара, страдальчески приложив пальцы к вискам. — У меня ведь горе. У меня Федя пропал.

— Какой еще такой Федя? насторожился Гоша.

— Да попугай, — махнула рукой Тамара. — Помнишь, Паша, Федю? Вылетел из клетки в форточку. Я прямо вчера весь вечер плакала. Так жалко, прямо.

Попугая Саранцев помнил. Это было презабавное крохотное создание, похожее на перекрашенного цыпленка, несмотря на все старания не желавшее говорить по-человечьи и громко выщелкивающее свои исконные попугайские слова.

— Жаль, — искренне сказа Саранцев. — Вот его действительно жаль.

— А пускай в Африку летит, предложил Гоша. — Помните: «А-а! И зеленый попугай!» Том, помянуть бы надо Федьку. Как у нас там энергоресурсы?

— У меня только один талон, — Гоша, жалобно ответила Тамара, — я на него хотела кофе растворимого купить. Мне продавщица знакомая обещала.

— Кофе? — Лицо Гоши оскорбленно вытянулось. — Да ты что, какое такое кофе! Кофе пусть Паша пьет в своей квартире. Не травмируй меня, Том, выдай талончик. Мы сейчас с Пашкой сгоняем до магазина и продолжим содержательный вечер.

Тамара притворно вздохнула и вышла из комнаты.

— Жалко попугая, — вновь сказал Саранцев. — Хоть не говорящий, а смотреть на него весело было. Попугаи вообще похожи на людей. И взгляд у них другой, не птичий.

— Ну вот заладил — жалко-жалко! — напыжился Гоша. — Если хочешь знать, это я его в форточку выкинул. Это между нами. Пусть летает на свежем воздухе.

— Как это?! — ахнул Саранцев.

— Да так как-то. Я вообще, Паша, не люблю животный мир. Шумит, воняет, жрать просит. Скажешь, нет?

— Нет, — твердо ответил ему Саранцев, поднялся и со злостью прибавил:- Тебя ж вон никто в форточку не выбросил. А ты и шумишь, и воняешь, и жрать просишь.

Тут вовремя возникла Тамара с заветным талоном в руке, который окрыленный Гоша тотчас бережно принял из ее рук.

— Вот! Это я понимаю! — обрадовано заорал он. — Айда, Паша, забыли старое!

— Ну айда, — решительно сказал Саранцев. Он понял, что это есть прекрасная возможность выйти наконец с честью из этого дома, выкарабкаться раз и навсегда из этой густой взвеси, чтоб после недолгих поисков найти наконец подобающий ему мир полутемных гостиных, негромкой музыки, сдержанных мужчин и красивых одиноких женщин…

На улице моросил дождь, асфальт был покрыт радужной слизью. Саранцев уже наметил перекресток, где он тихо распрощается со своим попутчиком и уйдет, сославшись на дела. Однако как раз на намеченном перекрестке Гоша облегченно схвати Саранцева за локоть.

— Все, пришли. Однако ты чешешь. Совсем загнал. Значит, давай скорей червонец, талончик у меня. Сейчас мы…

— Видишь ли… — солидно начал было Саранцев.

— Нет, почему, деньги-то есть, но…

— Та чего мы стоим? — Гоша вновь схватил его за локоть и потащил к освещенному нутру магазина. — Деньги есть. Талон есть. А мы, понимаешь, стоим.

В узком полутемном коридорчике колыхалась бесформенная масса людей. Пахло сырой одеждой и спиртным выхлопом. Очередь походила на некое живое медузоподобное существо, орущее, стонущее, выгибающееся кольцами, с множеством щупалец, присосок, прожилок, клювообразных отверстий, время от времени отторгающее наружу обезумевших, обессиленных человечков, с бледной, бессмысленной улыбкой прижимающих к себе расползающиеся букетики горлышек, наклеек…

— Давай сюда червонец и стой тут! — гаркнул Гоша прямо в ухо.

— Так вон очередь-то какая, растерянно, с надеждой сказал Саранцев, лихорадочно шаря в кармане.

— Какая очередь! — Гоша зло скривился. — Я тебе что, сын бешеной матери в очереди стоять! Иди за мной, чудик!

Он ухватил Саранцева за запястье жесткой костяной клешней и, крякнув, ввинтился в упругое человеческое месиво. Очередь всколыхнулась.

— Куда!! — заметалось сразу несколько бабьих голосов. — Куда лезешь, алкаш поганый!

Гоша на мгновение остановился, закрепляясь на отвоеванном плацдарме, сращу распространив вокруг себя матерый запах пота.

— Сынок у меня! — хрипел он, выкатив белки и вновь с натугой вклиниваясь в сопротивляющуюся массу. — Болеет! Врач компресс прописал. Андрюша, сынок. Круглый отличник.

Саранцев, задыхаясь от отвращения, покорно втиснулся в образовавшийся тоннель.