Валентин Берестов - Государыня пустыня

— Сколько раз говорила, следи за собой, не сутулься. Жалко на тебя смотреть: один верблюд ведет другого.

Наш с Королевым курган стоит на самом краю возвышенности. На бывшем берегу бывшей реки Инкар-Дарьи.

Белеют полосы такыров на месте протоков, рукавов, стариц, болот. Темнеют карликовые перелески — заросли саксаула. Еще не растаяла пыль, поднятая нашей машиной. Еще не успели скрыться из виду три движущихся светлых пятнышка — спугнутые нами джейраны.

Хорошо видно, что горизонт круглый. Очень много неба. Оно начинается прямо от земли, у наших ног. А там, вдали, куда убегают джейраны, висит между небом и землей что-то голубое, густое, резко очерченное, как море. Какая-то вторая даль. И в ней таинственные синие стены. Это утренний мираж приподнял горизонт и вместе с ним развалины дальних крепостей, обычно скрытые кривизной земли.

Работа начинается незаметно. Дрожанием стрелки компаса.

Взяв в руки компас, вы превращаетесь из пассажира или прохожего, для которого безразлично, где север, где юг, в путешественника и землепроходца. Маленький круг с мелкой цифирью вмещает в себя весь горизонт, все земные дали. Дорога, указанная компасом, прямая как стрела, — это ваша собственная дорога. Взяв направление, вы, может быть, больше ни разу не посмотрите на компас. Но само его присутствие в вашей полевой сумке создает ощущение полнейшей безопасности.

Компас, компас, великий путешественник… Теперь ты ощутил для себя пределы и границы. На Луну тебя не возьмут, выяснилось, что там нет магнитного поля, а без него ты мертв.

…Компас сделал свое дело: курган ориентирован по странам света и готов послушно лечь на план вместе со своим пока еще неведомым содержимым.

Тянем шпагат через центр кургана: тридцать пять метров с севера на юг и тридцать пять с запада на восток. Ставим рейку через каждый метр. Один из нас глядит в нивелир и выкрикивает отметки высот. Две с половиной тысячи лет мыли этот мемориальный песок дожди и весенние потоки, обдували степные ветры. И все-таки насыпь кургана, как выяснилось, еще возвышается над окружающей почвой на метр с лишком.

Рабочие сбивают лопатами пыльные кустики и отбрасывают их в сторону. Мы в центре большого светлого круга, который замкнет нас на много дней.

Удивительная вещь! Когда люди натягивают шпагат, намечая места для работы, они вряд ли помнят, что это очень древнее движение, что точно так же натягивали в старину шнур на месте будущих каналов, крепостей, тех же курганов, что таким вот образом прямо на земле, так сказать, на свежем воздухе, рождалась геометрия. И значит, столь обычное для нас движение — тоже исторический памятник, не менее древний, чем пирамида Хеопса.

А движение руки, выводящей слово за словом, знак за знаком, пришло к нам из еще более далеких времен. Что же касается первых рисунков и схем, то человеческие глаз и рука научились этому десятки тысячелетий назад, еще в первобытных пещерах.

Но раньше всего, задолго до иероглифов и рисунков, человеческий глаз начал привыкать к «чтению». Он «читал» следы зверей. И это отделяло человека от животных, которые «читают» следы носом, по запаху.

Казалось бы, самые обыкновенные наши движения, навыки, привычки, слова, в сущности, такое же наследие веков, такие же памятники человеческой культуры, как сокровища музеев, как пирамиды и Акрополь, как вот эти курганы.

На земле давным-давно не осталось ни одного скифа. Бесчисленные могилы предков, рассыпанные по степи, и ни одного потомка. Вернее, ни одного народа, ни одного человека, который мог бы с уверенностью назвать себя прямым потомком скифов. Они не вымерли. Они растворились в океане человечества. Где-то звучат их мелодии, кто-то рассказывает их сказки, в чьих-то жилах течет скифская кровь, кто-то пасет коней выведенных ими пород, кто-то вышивает на полотенцах их священные узоры, какие-то реки и горы еще носят скифские имена, а в словарях разных народов осталось немало слов скифской речи, часто еще не узнанных.

Раскапывая курганы, мы можем что-то узнать не только о скифах, но и о самих себе.

Первые удары лопат. Первые комья слежавшегося песка. Разламываю их и вижу красноватые пятна, белую труху, легкие пористые капельки какого-то шлака. Это песок с места тризны, красный от огня костров, и остатки сожженных костей животных.