Валентин Берестов - Государыня пустыня

Я занес ногу между верблюжьими горбами и взгромоздился на корабль пустыни. Фотограф без лишних объяснений понял мою идею и приготовился снимать. Остановка за малым: нужно заставить верблюда подняться. «Тур (вставай)!» — закричал я по-узбекски. Верблюд притворился, что узбекского языка не понимает. Я и кричал, и уговаривал, и трепал его голову, и бил его пятками по бокам. Верблюд не шевелился. В конце концов я собрался бесславно слезть с него, поставил правую ногу на землю и вдруг увидел высоко над собой, между лохматыми горбами, свою левую ногу. Я грохнулся об землю, раздался щелчок фотоаппарата, верблюд поглядел на меня с высоты наглым глазом из-под черного чуба и презрительно сплюнул в сторону.

Возможно, снимок получился, но меня это как-то не интересовало.

Вспоминая эту историю, я в глубине души надеялся, что верблюды не придут.

Наконец настал день, когда все мы, включая даже меня, ощутили странное для столичных жителей чувство: больше без верблюдов мы жить не можем.

Верблюды появились среди ночи и ничем не возвестили о своем приходе. Во всяком случае, когда мы проснулись, два верблюда уже лежали напротив нашей палатки, а Марианна, начальница отряда, в легком цветастом сарафане, беседовала с невысоким, по-зимнему одетым человеком.

Верблюды на сей раз одногорбые, без хулиганских чубов и, по сравнению с моим прежним знакомцем, почти голые. Лишь на кончиках горбов, обвисших, как пустые мешки, моталось по длинному клоку черной шерсти.

«Косматый лебедь каменного века», — вспомнил я строчку Заболоцкого. Лежащие верблюды и вправду похожи на лебедей. Особенно одногорбые.

Обе верблюжьи морды повернулись ко мне. «Кажется, смирные», — с облегчением подумал я.

— Ну, Валька, — обрадовала меня Марианна, — ты у нас специалист по верблюдам. Так что первым с ними отправишься ты. Познакомься. Это наш проводник Джума Дуошев.

Передо мной стоял человек неопределенного возраста в большой черной папахе, в ватной куртке, в ватных брюках и мягких остроносых сапогах. Куртка была подпоясана ремнем, на котором висели нож и какие-то мешочки, тремя веревками разной толщины и черным резиновым шлангом. Джума приветливо улыбался из-под мохнатой шапки, и у меня отлегло от души: с ним не пропадешь.

— Верблюжий шофер, — представился Джума по-русски и расхохотался.

Еще больше я обрадовался, когда узнал, что в поход идет наш топограф Дима.

— Задача такая, — объяснила Марианна. — Пройти сколько можно в сторону больших такыров по направлению к колодцу Ислам-Кую и к вечеру вернуться. Нужно испытать верблюдов и сработаться с проводником. Находки наносите на карту. Пишите на этикетках: «Поиск 27».

Слово «поиск» стало теперь очень уж красивым и возвышенным. А мы деловито писали его на пакетах с находками. Мы употребляли это слово в том же смысле, что и разведчики. Ведь то, чем мы занимались в песках, было археологической разведкой. У нас существовало и собственное определение: «Поиском называется задушевная беседа, сопровождающаяся археологическими находками».

На рассвете мы тронулись в путь. Груз на верблюдах небольшой: бочонок с водой, ящик для находок, лопата, брезентовый тент, немного продуктов. Джума с помощью своих веревок ловко приладил все это к верблюжьим горбам, сел на переднего верблюда, издал какой-то гортанный крик, верблюды встали и пошли, а мы двинулись за ними.

Мы поднялись на песчаную гряду и остановились. Дима вынул планшет с картой, положил на нее компас. До Ислам-Кую мы, конечно, не доберемся. Но Дима не может ходить просто так. Ему обязательно нужно выйти точно в какой-нибудь пункт. Красным карандашом он поставил на карте точку. Я знал, что упрямый топограф сделает все, чтобы мы угодили именно туда. Никаких отклонений вправо или влево, даже на десять метров. На сегодня эта красная точечка стала смыслом и целью его жизни.

Джума знал, куда мы идем. Он бывал на Ислам-Кую. Ни о чем не спрашивая, он вел верблюдов вперед.

Гряды были еще не так высоки. Между ними встречались белые гладкие пятна такыров. Тут хозяином положения был я. То и дело я просил Джуму остановить верблюдов, бродил по такыру, подбирал кремни. Встречались только отдельные камешки, когда-то принесенные сюда водой, размывшей стоянку. Так называемые ножевидные пластинки, плоские снизу, а сверху граненые, как карандаш. Из них первобытные люди делали резцы, ножи, скребки и даже бритвы. Из крохотных пластинок, вложив их в обойму, можно было составить даже такое солидное оружие, как серп.