Михаил Жигжитов: Повести

— Все!.. Терпению подходит конец… И мы тоже скоро отдадим концы… Давайте, ребята, изрежемте почтовые сумы на моршни, а остатки съедим… Как? А?.. — предложил Иван.

— Выхода нет, — прошептал Мишка. Петр мотнул головой.

Иван вскрыл суму и вывалил из нее содержимое. Перед поморами на льду рассыпалась целая горка писем. Чуть в сторонку отлетело одно из писем. Мишка поднял его и начал вслух читать адрес… «Северо-Байкальский аймак, село Аминдакан, Бадмаевой Шалсаме… Верхняя Заимка, Сокуеву Ивану… Горемыки, Немеровой Н.».

— Ждет старушка от сына, — прохрипел Петр.

— Ждут…

— Дожидаются…

Встряхнулись, будто после кошмарного сна.

Три пары трясущихся от слабости рук бережно, чтоб не порвать конверты, долго складывали письма в суму.

— Наверно, чуть рехнулись… такое сотворили, — прошептал Иван.

— Паря, ты прав: было бы нам совсем худо… Теперь мы с чистой совестью встретимся, — уже бодро говорит Петр.

Иван плюхнулся на лед и простонал:

— С кем же встретишься-то?.. Со смертью?.. Мне страшно смотреть на вас… Клочья мяса на ногах болтаются…

— А у тебя?.. Давай лучше закурим, Ваня…

По ледяной глади моря медленно ползут три человека. За ними тащатся сани. Они часто останавливаются и подолгу лежат без движения. Потом снова ползут. Во время остановок они стараются не смотреть на сани, потому что там лежит сума из толстой сыромятной кожи, которую можно сварить и съесть.

Уже который день они не видят солнца. Туман, туман, туман. Он давит человека своей тяжелой сыростью, пронизывает насквозь, не оставляет сухой ниточки.

Где-то недалеко прогудел самолет.

Петр поднялся на ноги и, охнув, опустился на колени.

— Ищут. Нас.

— Проклятый туман.

— Бесполезно…

Поморы угрюмо молчат. У Мишки ноет сердце, жалко старую мать, кто ее поддержит в старческие годы. Он не верит в чудо. Знает, что обречены на гибель. Еще проползут день, а потом уже и вовсе иссякнут силы.

Наконец поморы уткнулись в широкий разнос. Бархатно-мягкая вода так и манит к себе, так бы и лег на нее. С какой радостью покинули бы они этот проклятый, колючий, как еж, весенний лед.

— Эх, лодчонку бы нам! По разносам бы выбрались на берег, — глухо шепчет Петр.

— Понюхать бы землю… подержать ее в ладонях, — словно сам себе, мечтательно говорит Мишка.

— Э, паря, начинаешь доходить, кажись, — качает Иван головой и тревожно смотрит на парня. — Может, поел бы землицы?

Мишка согласно мотнул головой.

Поморы нашли большую оплотину, затащили на нее сани и оттолкнулись.

Дует легкий «култук» и подгоняет льдину с пассажирами.

Небольшие волны бойко колотятся о кромку льда и размывают игольник. Зеленовато-прозрачные иглы, падая одна на другую, издают приятные мелодичные звуки, напоминающие звон колоколов на церкви.

— Слышь, звонят за упокой наших душ, — сказал Иван Петру.

— Нет, Ваня, звонят благовест.

— Ерунду говоришь…

— Все равно найдем выход… Да и «Красный помор» уже где-то бороздит… — уверенно говорит Петр.

Переплыв через разнос, поморы затащились на высокий торос. Мишка взобрался на сани и охнул.

— Мужики!.. Мы!.. Нас!.. Кругом вода…

Петр поспешил за ним.

Огляделся кругом, тяжело вздохнув, опустился в сани и сообщил:

— Если налетит ветер, то за пять минут раскрошит нашу льдину, и тогда…

Все трое тревожно переглянулись.

— Мишка, помолись своему бурхану, — попросил Иван. — Может, он отгонит ветер куда-нибудь в сторону.

Парень сморщился от боли и мотнул головой. По осунувшимся скуластым щекам, обгоняя друг друга, потекли слезы.

— Ты чо, Мишка? — участливо спросил Иван.

— Обидно… какой уж там бурхан, когда люди не могут… Обидно… от Святого до Горемыки добрались и… тонуть…

— Ты не торопись тонуть-то, — сердито буркнул Петр.

— Я ничо… Я жить хочу…

— Вот это добро. Кто хочет жить, тот не утонет, — бодро и уверенно говорит Стрельцов. В смелых глазах сверкнули неукротимые огоньки.

— Может быть, ветра не будет… Наша льдина уцелеет… Мы и дотянем до прихода катера.

— Твои бы слова да батюшке Байкалу в уши, — Иван тяжело вздохнул.

Беспокойно спят измученные поморы. Зеленин видит во сне свой старенький «болиндер», который стучит так непривычно тихо, что едва его слыхать в утробе катера. В этот момент кто-то из друзей пошевелился и задел его ногу. От боли Иван проснулся и сел.

Кругом все окрест заволокло туманом. Тишину нарушают лишь падающие с торосов льдинки.

Вдруг откуда-то издали, пробившись сквозь туман и торосы, донесся знакомый звук «болиндера».