Ян Ларри - Как это было

— Стучат! — орал Онуфрий, — стучат ить!

— Кто стучит?

— Дьяволы ваши стучатся!

Смекнув в чем дело, коммунщики быстро натянули на себя одежду и, сломя голову, кинулись в инкубаторий.

К утру проклюнулось 43 гусенка. Онуфрий растерянно смотрел на гусят, мигал в недоумении красноватыми веками, а потом осторожно посадил на негнущуюся ладонь крохотный желтый комочек, который беспокойно крутил головой и попискивал, и хрипло просипел:

— Та-а-ак!.. Керосин стало быть заместо бога…

Качая головой, Онуфрий смотрел на цыплят, не веря своим глазам:.

— Ну, и дела-а-а… Ну, и работа-а-а!

И, обращаясь ко всем, спрашивал:

— Неужто жить будут?

— Будут, дед!

— Вот те и бог! — развел руками дед и неожиданно для всех захлюпал носом. По сморщенному лицу его на сивую бороду закапали частые слезы.

После первого выводка гусят коммунщики решили «зарядить» аппарат сотней яиц.

— Управимся ли? — беспокоились Юся Каменный и Сережка-гармонист.

— Ничто. Справимся! — уверенно отвечал Федоров.

И тут и помощник неожиданный появился. Однажды вечером, когда в бараках начали уже укладываться спать, кто-то загремел в сенях, и хриплый голос крикнул:

— Кто тут люди живые?

Послышался сильный стук в стену.

— Откройте, господа-товарищи!

Чьи-то руки шарили по стенам, нащупывая дверь.

Никешка соскочил с койки и открыл дверь. Через порог шагнул дед Онуфрий и, сняв шапку, поклонился в пояс.

— Почтенье честной кампании, — сказал Онуфрий, разглаживая бороду.

— Садись, коли пришел. Гостем будешь.

Появление Онуфрия в такой поздний час заинтересовало всех. Было ясно одно, что пришел Онуфрий в такое время не спроста, а случилось очевидно что-то очень важное, что пригнало его сюда из деревни.

— В деревне все на месте? — не утерпел, чтобы не задать вопроса, Никешка, — дома по-старому стоят, ай крышами вниз повернулись?

Онуфрий снял с головы шапку, положил ее на колени, потом достал из кармана гребешок и, не спеша расчесав бороду, ответил:

— К вам стало быть пришел. Проситься стало быть…

Сунув гребешек в карман посконных штанов, дед приподнялся со скамьи и неожиданно отвесил всем низкий поклон:

— Примите, люди добрые, за хлеб на работу.

— Что это ты говоришь несуразное? — удивился Тарасов. — От такого хозяйства, как твое, и в батраки вдруг? Шутить надумал?

Дед почесал в смущеньи затылок.

— Выперли меня из своего хозяйства-то…

— Как так?

— Очень даже просто. Из-за бога и выперли…

— ?

— Вся семья супротив меня встала… Где, грят, потерял бога, — туда и ступай. А бога-то у вас я оборонил.

Онуфрий весело посмотрел на коммунщиков и спокойно сказал:

— Шестьдесят пять годов молился я богу. Бывало лбом бьюсь об пол. Все, думал, от бога. Всякая живая тварь, думал, по божьему слову появляется. А тут машина. И таково это мне стало обидно. Не поверите даже. Пришел это я домой, снял иконы, да топором раз, раз. Ой-юй-юй, что тут случилось. Старуха моя хлебысь меня ухватом. Сыновья — цоп по горбу. Ах, грю, дубины вы стоеросовые! Ну, одним словом, три дня повоевал будто на войне настоящей. А седни попа привели. Ходит патлатый и дымом меня кадит. Заблудшая, грит, овца. Опомнись, грит. Сам, грю баран ты, а я тебе не овца. Ну, а к вечеру, выперли меня.

— Т-ца, — прищелкнул языком Никешка, — вот тебе и дед, а говорят, — старые за веру крепче молодых держатся. Вона какие у нас старички-то…

— Что ж, — сказал Федоров, — я думаю, никто против тебя не пойдет… Принимаем что ли деда в свою артель?

— А чего же его не принять?

— Места всем хватит.

— Принять конечно!

— Какой разговор может быть?

Дед Онуфрий повеселел.

— Ну, и спасибочко. А уж я, будьте в покое, во как стану стараться… Только я хотел попросить вас всех пристроить меня к аппарату этому. Заместо химика буду у вас..

— Ай понравилось?..

— Занятно больно. Машина — и вдруг такое дело… А промежду прочим, антиресно бы знать: есть, ай нет такой аппарат, чтобы телят, к примеру, выводить или другую какую живность?

Все рассмеялись. Онуфрий смутился и зачесал затылок.

— А по моему, какой же тут смех? Раз до птицы дошли, должны и другое достигнуть…

— Достигнут, — засмеялся Федоров, — а ты, дед вот что; принять мы тебя принимаем, но не за хлеб, а как равного. Однако какое имущество имеешь должон передать в артель. Завтра же проси выделить тебя.

— Да раз на то пошло, — ясно, выделяться надо, — кивнул головой дед, — горшка своего разбитого не оставлю этим дубинам.