Александр Жуков: Высоко в небе лебеди

— Извините, но почему вы утверждаете, что этого у них нет? — подала голос Зоя Сергеевна, учительница биологии; почти круглые глаза и кокетливая родинка над верхней губой придавали ее лицу выражение постоянного удивления. — Никишин ведет себя на моих уроках далеко не идеально. Однажды он заявился за пять минут до звонка. Объяснять ничего не стал, а ребята сказали, что он поймал на улице подбитого голубя и отнес домой.

— Зоя Сергеевна, добрейшая вы наша душа! — В голосе директора прозвучала улыбка. — Если мы упомянем об этом в характеристике, нас засмеют. Представляете, мы оправдываем человека, ударившего другого по лицу, тем, что он когда-то пожалел птичку!

— Совершенно с вами согласен, — поднялся Арнольд Борисович, он всегда вставал, когда говорил. — Вот Батов, правда, из-за птичек не опаздывал на уроки. Но любит, как тут говорилось, стихи там, музыку. Тихий. Скромный. До сегодняшнего дня его хорошая учеба и незаметность были для нас стопроцентной гарантией человеческих качеств. И вот выяснилось, что мы Батова совсем не знаем. А с Никишиным перенянчились. Для нас это — хороший и своевременный урок!

— Будь Никишин безнадежен, стали бы с ним возиться! — с ходу возразила Анна Денисовна. — Пошел бы в вечернюю школу, на завод. Мне совершенно непонятно: почему только сейчас, а не раньше, некоторые из нас стали столь категоричными?

— Ничего удивительного, раньше мы так это, либерально прикрывали глаза, а происшедшее заставило нас раскрыть их пошире, — сказала учительница литературы.

— Говорят, что глаза особенно велики бывают от страха, — краешками длинных узких губ улыбнулась Анна Денисовна и неожиданно рассердилась: — Мы уже и Батова ставим под сомнение, а надо прямо сказать, что выходки Никишина, да и многих других частенько провоцируются нашим поведением, нашим отношением к жизни!

— С таким подходом можно оправдать все что угодно, — привстал Арнольд Борисович.

— Не все. И не оправдать, а объяснить многое, — уже спокойнее сказала Анна Денисовна, — и если бы мы не чувствовали своей вины, стали бы мы с Никишиным возиться? Совесть не позволяла обойтись с ним круто… Как хотите, а я ребят в обиду не дам.

— Анна Денисовна, голубушка, в вас говорят чисто материнские чувства, — немного нараспев проговорила Людмила Михайловна, учительница истории; сухая, высокая, упорно носившая платья прямого покроя, не шедшие к ее фигуре, она сидела на своем любимом месте — под фикусом.

— Столько лет работаем вместе, а вы меня под разными соусами упрекаете все в одном и том же!

— Анна Денисовна, голубушка, я не хочу сказать, что это — плохо. Арнольд Борисович привел пример с пятой школой, а мне сразу вспомнилась нашумевшая история в тридцать восьмой. Два отличника изнасиловали восьмиклассницу. Ни родители, ни учителя тоже не хотели верить… Я все это говорю к тому, что личные эмоции не должны влиять на решение. Педагог должен быть прежде всего педагогом, воспитателем.

— Мать, по-вашему, уже не воспитатель?!

— Зачем так утрировать? Давайте посмотрим на этих учеников совершенно беспристрастными глазами. — Устраиваясь поудобнее, Людмила Михайловна немного подалась вперед, ладонями разгладила собравшиеся на платье складки. — Давайте посмотрим на них со стороны общественной активности. С этой стороны, думаю, что никто мне не возразит, они одинаково пассивны. Так нет ли в этом маленького ключика к пониманию случившегося?

— Интересный поворот! — оживился Арнольд Борисович. — Ляля Матвеевна, объясните-ка нам эту сторону ваших подопечных.

— Никишин раньше занимался в секции бокса…

— Там его и научили… — не договорив, Арнольд Борисович коротко хохотнул и, мгновенно перестроившись, с горечью выдохнул: — Сколько можно говорить, чтобы в такие секции тщательно отбирали людей. Сколько можно!..

Подбородок Ляли Матвеевны обиженно задрожал; она еле сдерживалась, чтобы не ответить дерзостью.

— Никишину несладко жилось и в школе и дома. Я не нашла с ним общего языка — это моя вина. Толя не очень… совсем неплохой. Он заботится о младшей сестренке. Стирает ей белье. Леночка нарядами не блещет, но всегда ходит аккуратная и причесанная.

— Если к этому добавить птичку со сломанным крылом, то получится пай-мальчик! — едко заметила Людмила Михайловна.

— Я рассказала о случае с голубем не для насмешек! — вспылила Зоя Сергеевна. — Мы много говорим о любви к животным, к лесу. А как доходит до дела, так эта любовь… не тянет. Мелочь, о которой, видите ли, даже стыдно упомянуть!