Василий Снегирёв - Раноставы

— Где ты наловчился? Сыграй ишо «Огонек».

— Не умею.

— А «Проводы?»

Толька взялся подбирать песню. Минька не спускал с него глаз. Он то суровел, наливался ненавистью, то темнел лицом, то ник головой. Скоро ему отойдет лафа. Толька его заменит. Куда он тогда денется? Кто кормить будет младших? И мать с горя спекется.

— Минька, сыграй прощальную, — просят девчата.

— Не буду.

— И на том спасибо.

Девки с ухажерами стали расходиться по домам. Минька с Толькой вышли последними. Они молча шли до Оксиньиной оградки. Тольке оставалось перейти лишь заулок. Тут Минька остановился и горячо задышал.

— Чо с тобой, Минь?

— Покупай гармошку.

— Сколько за нее?

— Одна мерка: пуд картошки.

— У нас и осталось всего с пуд, и та семенная.

— И гнилая с мороженой сойдет. На еду ково надо?

— Всю съели.

— Тогда не о чем говорить.

Улицу перемело, идти убродно. Минька вскочил на сугроб. От прясел срывало снег, по голым затвердевшим за зиму сугробам шагалось легко. Парень скрылся. Из темноты, где-то от Лягушонка, доносился скрип подшитых пимов. Минька вот-вот свернет в заулок и уйдет. У Тольки кольнуло сердце, и он, сорвавшись с места, закричал:

— Миня, подожди!

— Чо те надо?

— Дай гармошки.

— За красивые глазки?

— Ну хоть на ночку.

— За ночь не научишься. Свою приобретай, то ли дело. Когда захотел, тогда играй.

— Я с мамой поговорю, может, купим.

— Когда купишь, наиграешься.

— Я ведь не изломаю.

— Мой тебе совет…

— Какой?

— Играй в бане, на полке. Я там же учился.

— Ладно.

Высокими переметами парень вышагал к бане. Ее со всех сторон занесло. Снежные косяки подпирали крышу. А плетеный предбанник переполнен снегом. Надо отгребать, а лопаты нет, идти за ней не хотелось. Снег выбрасывал руками. Еле-еле освободил примерзшие двери, открыл их, и тут охватил его страх.

Черти каруселят в глазах, в карты играют, ворожат, озоруют и пляшут на полке. Гремят ведрами, только ковшик снует от кадки до каменки, а старого черта не берет жара.

— Ишо плесни, ишо ковшичек!

Хоть бы обварился кипятком! Так нет же, кирчигает зубами, пучит глаза, веником машет. И вдруг запустил им в Тольку.

— Вон, полуношник!

Парнишка выскочил и угодил головой в снег. Едва отдышался. Это же блазнится. Откуда чертям взяться? Они только в сказках. Он шмыгнул на полок и растянул меха. Играл, наводя страх на чертей. От такой музыки и не черти разбегутся. Мать и то с перепугу вскочила на ноги и ошалело выскочила на крыльцо. Не поймет, где что ревет. Все равно, что корова блажит. Поди, и правда она? Вот-вот должна растелиться. Заскочила в пригон, корова мычит, а рядом на согнутых ножках теленок дрожит.

— Дала знать, — обрадовалась женщина, — а то бы проспала, окаянная.

Замотала наспех тряпицей новорожденного и затащила в избу. Откуда-то с озера донеслись звуки. Кто это шумит? Не домовой ли воет в трубе? Ишо этого не хватало. Прислушалась и айда на улицу.

Только сейчас заметила, что погода установилась. Ветрогона нет, разведрило небо, звезды горят, кичиги склонились правее столбов, месяц раскаленным бучником рдел над головой. Такая погода всегда устанавливается после бурь. Вновь полилась музыка. Кто-то играл «Сербиянку». Наставила ухо: так ведь из бани музыка. «Видать, чертям не спится, хороводят, зиму провожают, о весне поют», — рассудила Наталья. А саму любопытство берет. Взяла ручку — гармошка стихла. Выждала, когда заиграет, дернула дверь. Что-то треснуло и со шлепом шмякнулось — брызги в разные стороны!

— Свят, свят! — крикнула она. Не чувствуя себя, ворвалась в избу. — Филипп! — заорала на брата, приехавшего в гости. — Вставай!

— Чо блажишь?

— В бане нечистая сила. Пойдем скорей!

Филипп схватил ухват и, в чем спал, выскочил в огород. К нему, пурхаясь в снегу, кто-то полз. Сзади волочилось нечто похожее на длинный хвост и простуженно отпикивало.

— Не подползай! — Филипп выставил ухват. — Зараз изничтожу.

Ползущий остановился, тяжело дыша.

— Кто? Сказывай!

— Я, дядя Филипп.

— Ты, что ли?

— Я, — отвечал плача Толька.

— Что потерял в бане?

— Учился на гармошке.

— Сам напужался и мать до смертоньки напужал.

Парень нехотя тащился за Филиппом.

— Кого напугался?

— Что-то грохнуло, и я под полком оказался.

— Это ж столбики подгнили.

— Я думал, черти. Вот и драпанул.

— Ну и драпанул! Наперед умней будешь.

— Скорей гармонь забудет. — Мать в сердцах долбанула Тольку.