Василий Снегирёв - Раноставы

— Как попросите…

— Христом-богом, уважь! — унижаются перед задавалой.

— Ладно уж, так и быть.

Хорошо еще, на него добрый ум нападет. А бывало, зауросит — хуже дикой лошади. Упрется и — ни в какую. Словно шлея под хвост попала. Девчатам надо плясать да петь — самый азарт, — а он возьмет и свернет меха. Хоть ты выспись на нем. А то и получше отколет номер. Вытянется в струнку, как бравый солдат, гармонь под мышки и нахально откозыряет:

— Сладкого не досыта, горького не до слез.

Что руководит им? Не поймут ребята. Каково, скажем, в самом разгаре музыку оборвать! Все равно что опозорить на все Лебяжье. Кому понравится? Никому. Только сердце растравит и вечерку испортит. Одним словом, настроил Минька против себя холостежь. Он бы и согласен изменить привычку, да слишком далеко зашло. Ребята уж приготовили ему ловушку. И в каждом краю по-своему. Пригласили его тракторцы на вечерки. Любезно, с поклоном: «Проходи, садись за стол». С застолья начался вечер. Этот обычай издавна заведен. Его придерживались, хоть и время трудное. Тогда не до нарядов, лишь бы оскомину набить. А чтобы хозяевам не накладно, собирали со всех участников. Кто чем богат, тот то и приносил.

Минька проворным рос. Чтобы насытиться, ему явно не хватало еды на одних вечерках. Потому и перебегал из одного дома в другой. Тут да там поест, глядишь, веселится до утра. Где-то сэкономит на желудке, домой отнесет. Ведь, кроме его, у тетки Опросиньи еще четыре рта. Все мал-мала меньше. Каждый есть-пить просит. Где чего она возьмет? Тетка Опросинья сама не раз говорила: «Если бы не Минька да не гармонь, давно протянули ноги».

Уж игрок он изоправдашный. Не кривя, говорили: «Молодец дак молодец!» Любую песню подберет, любую пляску и танец сыграет. Умеет веселить народ. С кругу не сходит, когда в настроении. Сам поет, пляшет под свою музыку. Не каждый сумеет. Его игру есть чем вспомянуть. Для него ничего не жалели. Где и схитрит, прощали.

— Вон, видишь, боком пошел к порогу, — шепнул как-то на вечерке Ванька Шморнев.

— Пускай, — оскалился Юрка Зуенок.

Гармонист, ловко лавируя между танцующими, повернул к порогу и прытко шмыгнул в сени. Послышался душераздирающий рев. Девки от испуга разбежались. Юрка потянул за собой ребят, а девкам крикнул:

— Чо вы, как тараканы, расползлись! Айдате смотреть.

На крыльце прыгал в капкане Минька.

— Клюнул на приманку, — кивнул ребятам Юрка. Они заржали, а девчонки, едва сдерживаясь, прыскали в ладони.

— Смешно дуракам, — тянул пострадавший, пытаясь разжать скобы. Но щечки капкана срывались, зажевывали брюки.

— Я вам тоже устрою, будете знать.

— Мы тебя раскусили, — сказал Юрка.

— Что за шуточки? А ну помогай! — Галька крутила Юркой, как могла. Она знала, что парень ее любит. Вот и сегодня из-за нее приперся. Она же терпеть его не могла, зато о Миньке обмирала. Юрка это видел, давно вынашивал злобу и искал удобного момента отомстить сопернику.

— В капкане доскачет, — бросил Юрка.

— Я кому говорю?

Парень подчинился. Небрежно ступил на хвостовик капкана, дужка раскинулась. Минька, не огрызаясь, зная повадки тракторцев, только с досадой взглянул и смотался.

Черт его потянул к тракторцам! Надо было остаться со своими, лисьянцами. Ведь свой своему поневоле друг. Как не дошло раньше! Чем оправдаться перед ними? Сзади хомут не одевают. Ушел бы сразу к ним, может, этого и не случилось. Хромая, он доплелся до Васьки Мыши на очередные вечерки. Прилип к изломанному ставню. В избе пусто. Поди, кончился вечер? Прислушался. Кто-то за простенком хихикнул, и перед щелью промаячил Санко Симаков.

— Пошли плясать.

— Без девок неинтересно.

— Мы чо, хуже?

Он схватил сковородник, щипая воздух, будто струны балалайки, зазвенел:

Санко — бой, ох уж плясун! Никому не переплясать. Онька Жукова, о которой пел, и та в подметки не годится. Ребятам и вовсе не угнаться. Они лишь моргают глазами.

— Чо, стоять пришли?

— Не умеем по-твоему.

— Учитесь, пока живой, — хохочет весельчак.

Ребята топали, как кони, невпопад, заглушая друг друга. Тут и вынырнул из дверей Минька. Раздернул однорядку — хотел удивить. Парни от неожиданности окаменели. Первым опомнился Санко.

— Наблудился?

— Вы сами виноваты.

— В чем же?

— Поздно пригласили.

— Отменил бы очередь.

— Я же давно отсулился тракторцам.