Владимир Гусев - Дни

Приехали — там врач — мужик — говорит:

— Может, и не аппендицит. Еще неизвестно. Но девочку мы оставляем.

Я:

— Как оставляете?

Может, не аппендицит, а оставляете?

Он:

— Вы, мама, не волнуйтесь и все такое.

И увели ее!

Увели Машу!!

— Так! — прервал Алексей.

— И выносят мне… Выносят мне эти… вещички… Как будто ребенка уже и нет…

— Да прекрати ты… это свое!! Ну, дальше что?

— А дальше что? Сидела там… сидела… как прошлый раз в больнице… то на скамейке, то на ступени… то на крыльце…

«Вот и спрашивай ее… такую, почему она не позвонила».

— Сидела… А дальше… А дальше что? Вот приехала… Я спросила… Если аппендицит, то… Они: то сразу операция… без согласия… родителей… в ту же ночь… Но у вас, говорят, по-моему, нет аппендицита… А я чувствую… А я чувствую, они ее сегодня могут… разрезать… Маша…

— Телефон дали?

— Дали… дали… где он… вот… вот.

— И на том спасибо. Ложись спать.

— А ты сейчас звонить будешь?

— Нет, сейчас я не буду звонить. Иди спать.

— Спать я… не буду, я…

— До конца ночи осталось три, четыре часа; сказать сейчас ничего не скажут; «только жилы вымотают», — добавил он про себя; а от тебя от бессонной завтра будет много толку.

— Я лягу, но…

Сам он вышел на минуту на улицу, набрал номер, но тут же положил трубку.

Ночь Алексей «спал» — не спал; снилось что-то… зеленое и желтое; да и снилось ли.

Он открыл глаза; жена, округлив спину и сунув руки в колени, сидела у телефона, — глядя на трубку.

— Звони ты.

Он встал; сел — у телефона; не думая, набрал номер.

Он испытывал потребность действовать быстро — без зазора меж «настроением» и самим действием; иначе серая боль — сомнет.

Телефон, конечно, был занят.

Он стал набирать снова.

— Что?! — спросила она, округлив глаза.

— Да занят. Да сиди ты.

Длинный гудок.

Пустота пространства и времени.

Серого и черного пространства и времени — серой и черной с белыми отсветами закрученной «катушки» (ракушки) — туманности как бы; серой и черной незримой ваты.

— Больница.

— К вам вчера поступила…

— Как фамилия?

— Маша Осенина.

Он покосился на жену.

Пауза.

— Ей сделали операцию.

— Ка́к она себя чувствует? — без зазора, четко и «сонно» спросил Алексей.

— Ну… как всегда в таких случаях.

— А какой случай?

— Случай… довольно сложный. Поступила поздно.

— Приехать… можно?

Он чуть сорвался голосом.

— Передача; а так — мы не пускаем.

— Спасибо.

Он положил трубку.

Алексей все сидел над телефоном, не оглядываясь на жену; это длилось мгновение; но тут же она — спросила:

— Что?! Сделали?!

— Да, — сказал он, помедлив. Она уныло зарыдала в голос.

— Я знала… я знала, что ее резали, — повторяла она.

Он молчал.

Молчал, сам сбитый с колеи — и молчал, интуитивно давая пройти мгновению.

— Вот не спросил я… когда там… передачи и когда — врач и… — заговорил он наконец будто неуверенно.

— Да что там — когда… «Когда»… Сейчас еду… Сию минуту… Маша…

Она забегала по комнате.

— Ты — ты вот что. Не суетись, — «спокойно» сказал Алексей, подождав немного. — Дело тут не в минуте. Теперь дело не в минуте.

— Сейчас… еду… Маша…

— Да успокойся… да уймись ты! — сказал Алексей. — Сейчас и поедем. Но не мечись; от этого только хуже: пойми… наконец-то.

— Сейчас… я еду… А что она тебе сказала? Положение плохое, да? Я знала.

— Ничего такого она не сказала.

— А что́ она сказала? Маша…

— Уймись ты, говорю я. Сядь… черт возьми.

Она села на край дивана: с таким видом, что ей, мол, приходится выполнить это условие, чтобы все услышать о Маше.

— Это аппендицит?

— Да.

— Я знала… я знала… о… я знала…

— Да прекрати! Что ты знала? Аппендицит! Бывает и…

— Да! тебе… ты жёсткий человек. С твоей гносеологией…

— Ладно. Так вот…

— Что она сказала — о состоянии?

— Ну, что сказала.

— Нет, ты говори.

— Какие-то сложности. Затянули вы… черт возьми.

— «Вы!..» «Вы!..»

— Ну, не ты.

— Так что же?

— Не знаю. Надо ехать.

— Да. Ехать… ехать так ехать.

Она сделала жалкую попытку на собранность и решительность.

— Погоди. Да не суетись ты! Что ты, их не знаешь, что ли? У них сейчас мода — говорить как можно хуже. Обойдется, так вроде вылечили — их же заслуга; не обойдется — мол, «мы же говорили».

— Не обойдется?.. Не обойдется?!.

— Стой тихо!