Франц Таурин - Партизанская богородица

— Чего ты меня силком тащишь? Сама найду, не обробею. Да пусти ты, чего уцепился!

Урядник больно, как клешами, сдавил Палашкины плечи. Заглянул ей в глаза. По красивому сытому его лицу пробежала снисходительная усмешка.

— Дуры вы, бабы! Не понимаете хорошего обращения. Запросто могу свести в контрразведку. Там тебе целый взвод женихов приспособят. Ей богу, дуры! Нет чтобы по-хорошему!

После такого разъяснения Палашка больше не вырывалась.

Сперва ей показалось, что урядник ведет ее в тот же конец, где на тракту изба Афанасия Иваныча, и снова шевельнулось подозрение на Дарью. Но вместо того чтобы свернуть на трактовую улицу, урядник повел ее проулком, уходящим в гору. Остановился в конце проулка, перед когда-то крашенными, теперь облезлыми воротами. Открыл калитку, втолкнул Палашку во двор. На дверях избы висел замок.

— Хозяйки дома нет, — сказал урядник. — Вот и хорошо. Скулить некому.

Взял Палашку за руку и подвел к сарайке в дальнем углу двора.

Пинком ноги открыл низенькую дверь.

— Заходи!

Видно, страшное было у Палашки лицо, потому что решил подбодрить ее. Сказал грубовато, но незлобиво:

— Чего обмерла? Чай, не убивать тебя стану!

В сарайке пахло конским потом и еще чем-то пряным и душным.

— Садись! — сказал урядник, указывая на охапку соломы, накрытую попоной.

Сам пошарил в головах, достал из-под соломы четвертную бутыль, заткнутую тряпкой, и большую жестяную кружку.

Наполнил кружку. Палашку передернуло от тошноватого запаха самогонки.

— Выпей для знакомства! — он протянул Палашке налитую вровень с краями кружку.

— Первую хозяину, — возразила Палашка.

Шевельнулась надежда: захмелеет, ослабнет... может, и удастся спастись...

— Опасаешься? Зря! Первачок что надо!

И единым духом осушил кружку. Крякнул. Налил снова. Протянул Палашке.

— Пей!

Палашка, преодолевая тошноту, сделала несколько глотков.

— Нет, так у нас не пьют!

Грубо зажал под мышкой голову Палашки, запрокинул ее и вылил ей в рот самогонку.

— Теперь порядок! — И с пьяным хохотком ущипнул ее.

Палашка оттолкнула его.

— Слушай ты, женишок! — Его грубость и противная, опалившая все нутро самогонка придали ей злости и смелости. — Меня нельзя! Я порченая!

— Сейчас вылечу. Токо дверь припру.

— Добром прошу, отпусти! — закричала Палашка.

— Сейчас... отпущу... — бормотал он, продолжая возиться у двери.

Палашка вытащила спрятанный за голяшкой ичига нож, неслышным кошачьим прыжком подскочила к пригнувшемуся у двери уряднику. Занесла руку с ножом и резким движением, словно срезая серпом тугую прядь спелого жита, полоснула по горлу.

Урядник опрокинулся навзничь, судорожно выгнулся. Захлебнулся коротким всхлипывающим стоном...

Мерзкая тошнота сдавила Палашке грудь. Она свалилась рядом с убитым. Всю ее била противная мелкая дрожь...

Страх придал ей силы подняться. Трясущимися руками разгребла солому. Оттащила в угол вялое тяжелое тело. Туда же положила бутыль и кружку. Завалила соломой, сверху постлала попону.

Опасливо выглянула во двор. Замок висел на дверях избы. Осмотрелась, нет ли на ней крови, и бегом кинулась к воротам...

Тетка Дарья открыла ей калитку и ахнула.

— На тебе лица нет! Что стряслось-то?

— Плохо мне, тетя Даша...

— От тебя винищем несет! — Дарья брезгливо поджала тонкие губы. — С какой бы радости?

— Потом... потом, тетя Даша... Укрой меня, спрячь... Куда ни на есть спрячь... Искать меня будут!..

Дарья испуганно огляделась. Не слышит ли кто? Поспешно захлопнула калитку.

Палашка забралась на печку и долго плакала, всхлипывая, не слыша уговоров и причитаний обеспокоенной Дарьи...

Очнулась ночью. Кто-то настойчиво тормошил ее. Никак не могла понять, где она и как тут оказался Санька...

А когда поняла, вспомнила все... Обхватила Санькину шею руками, судорожно прижалась к нему и заплакала навзрыд.

Санька встревожился. Никогда еще такой не видел ее.

— Кто тебя?.. Что с тобой?..

Никак не могла совладеть с собой. Наконец вымолвила:

— Думаешь, легко человека убить...

Корнюха снова переносил ее в лодку.

Учуял самогонный дух, сказал с горькой усмешкой:

— Помирились, стало быть...

— Глупый ты... — сказала Палашка и потом за всю дорогу не произнесла ни одного слова.

Бугров велел разбудить себя, как только вернутся разведчики.

Вошел и с порога сказал:

— Жива!

Палашка встала ему навстречу. Он обнял ее, поцеловал в висок.