Франц Таурин: Партизанская богородица

— Добрый улов! — похвалил Сергей, когда Палашка высыпала рыбу на траву, неподалеку от едва курившегося костерка.

Серебристые сорожки и ельцы, которых было больше всего, уже уснули. Нарядные полосатые окуни топорщились и подпрыгивали. Изогнувшаяся полукольцом пятнистая щука судорожно заглатывала воздух.

— Сети развесить? — спросил Корнюха.

— Неси в лодку, — ответил Сергей, — и рыбу туда же. Ты, сеструха, отбери на уху окуньков покрупнее, а остальную сложи в плетенку. Он за одним в лодку отнесет.

— Потом и унесем, — возразил Корнюха.

— Неси, пока светло. Потом темень будет. Месяц еще не народился. Да уложь там как следует. Сети в нос, рыбу в корму.

Пока Корнюха ходил к лодке, Сергей принес хворосту, взбодрил костер, а Палашка примостилась на сосновом сутунке чистить рыбу.

Уколола руку и сказала с досадой:

— До чего же этих окуней скрести муторно!

— Зато уха хороша, — заметил Сергей, достал из шалаша ведерко и пошел по воду.

Уха — круто посоленная, заправленная пером полевого лука и молодой картошкой — удалась на славу.

— Эх, ушица! — крякнул Корнюха, хватив с пылу горячей. — К этой ушице бы стакашек первачу!

— Может, спиртику? — подсказал Сергей.

Корнюха только вздохнул.

— Молодец, сеструха! — похвалил и Сергей. — Муженька наживешь, за таку стряпню на руках носить будет.

— Только за стряпню? — скромно спросила Палашка.

— Я бы... — начал было Корнюха, но Палашка тут же строго цыкнула на него:

— Ну, ты! Скажу вот Варьке, что на меня глаза пялишь, она тебе даст выволочку.

— Что мне Варька? — возмутился Корнюха. — Что есть, что нет!

— Знаем мы вас. Все такие. «Что есть, что нет!» — передразнила Палашка. — A при ней про меня так же скажешь.

— Палаша! Да я...

— Помолчи! — оборвала Палашка. — А то костью подавишься. Возись тогда с тобой.

Корнюха, наконец, догадался, что словом эту языкастую не перешибешь. Сплюнул сердито в сторону и еще старательнее заработал ложкой.

Ночь выдалась темная, как по заказу.

Потянувший с низовьев реки не по-летнему стылый ветер пригнал облака и погасил звезды.

В лодку усаживались ощупью.

— Проходи в нос! — сказал Сергей Палашке.

— Нет, братка. И я в греби. Скорей доедем, — и уже строго Корнюхе: — А ну подвинься! Ишь, разлегся!

Сергей уселся в корму, оттолкнулся гребком. Черная вода казалась вровень с бортами. Коснулся кончиками пальцев теплой воды, сказал:

— Гребите ровнее, без озорства. Запасу всего на ладонь.

Гребцы не сразу приноровились друг к другу. Потом Корнюха убавил замах, и лодка пошла ровно.

Палашка с Корнюхой переговаривались вполголоса, а Сергей, не слушая их, ушел в свои думы.

И даже не о том, как миновать выставленные карателями посты и благополучно пробраться в слободу, — это дело не так хитрое, — о том, что сейчас в слободе... и как завтра дело повернется... Один ли Роман в каталажку попал или всю рабочую дружину взяли?.. Много ли партизан подходит и хватит ли сил выбить из завода карателей?..

А Палашка с Корнюхой уже не береглись, разговаривали в полный голос.

— Хорошо на большой воде ночью, — говорила Палашка. — И страшно, и хорошо. Вот как есть в книжке читала я. «Тамань» называется.

— Что за атамань, — не понял Корнюха.

— Не атамань. «Тамань». Сочинение Лермонтова.

— Не русский?

— Русский.

— Где же русский! — заспорил Корнюха. — Всяко фамилие от прозвища. У тебя, к примеру, Набатова, от слова, значит, набат. А мое — Рожнов, от слова, стало быть, рожон. А что такое лермон?

— А что такое рожон? — не уступала Палашка.

— Ну вот... — замялся Корнюха, — говорят еще: супротив рожна попер.

Палашка фыркнула.

— Вот отчего ты такой супротивный да поперешный.

— Хватит! — тихо, но строго сказал Сергей. — Ночью по воде далеко слышно. И гребите аккуратнее.

Двое на скамье переходят на шепот. Корнюха бубнит, как потревоженный шершень. Палашкин торопливый шепоток нет-нет да и прорвется в голос.

Молодежь!.. Не обучила еще жизнь опаске...

И, подумав так, вспомнил Сергей, что и сам не стар еще, только вот успел отвоевать сполна четыре года... А один окопный за семь домашних поверстан... Уж вроде досыта навоевался, и в Мазурских болотах, и в Карпатских горах, нет, довелось еще... не отходя от дому. Только и разницы, там по нужде, здесь по своей охоте... Поди-ка по охоте. И тут по нужде. Тогда воинский начальник лоб забрил. Теперь своя совесть, злость своя человечья посылает. А это штука такая — постарше воинского начальника... Тяжело вот только, что семья рядом...