Исаак Гольдберг - День разгорается

Таким простачком он однажды подвернулся Самсонову, когда тот проходил по улице недалеко от своей квартиры. Самсонов шел торопливо и вид у него был деловой и озабоченный. Гайдук заметил в его руках какой-то сверток и насторожился. Семинарист миновал несколько улиц, потом замедлил шаги, оглянулся и скрылся в подъезде двухэтажного каменного дома. Выждав некоторое время, вахмистр подошел к этому дому, заметил его номер, прочитал фамилии жильцов на разнокалиберных дощечках и, отойдя в сторону, стал дожидаться.

Он ждал долго. Прошло не меньше часу после того, как Самсонов вошел в этот дом, и Гайдука начинало уже томить нетерпение. Но вот дверь распахнулась, семинарист вышел, поправил очки, оглянулся и пошел по тротуару. Свертка с ним уже не было.

Гайдук опять пошел по следам Самсонова. На этот раз он дошел до квартиры семинариста, куда тот вошел и уже не выходил.

Вечером вахмистр разбирался в своих записях. Дом, куда заносил сверток Самсонов, был населен разными жильцами. Тут был и зубной врач, и адвокат, и священник, и модистка, и несколько коммерсантов. Попа и коммерсантов Гайдук зачеркнул. Подумав немного, зачеркнул он и модистку. Остались зубной врач и адвокат. Этими он занялся. Он выяснил, что зубной врач хотя и не состоит под подозрением, но, как еврей, все-таки доверия внушать не может, и за ним стоит понаблюдать. Адвокат был уже как-то замечен в каком-то выступлении несколько месяцев назад.

На следующий день, наблюдая за Самсоновым, вахмистр снова дошел с ним до этого же дома. На этот раз семинарист шел туда без всего. Зато обратно он нес какой-то тючок. С этим тючком он вернулся к себе домой и больше в этот день никуда уже не выходил.

У Гайдука раздувались ноздри, как у ищейки, напавшей на верный след. Он пришел с докладом к ротмистру, рассказал ему о своих подозрениях, похвастался проделанной работой и стал ждать распоряжений. Максимов, прищурившись, осмотрел его с ног до головы, словно только сейчас увидел его впервые, и коротко сказал:

— Финкельштейна и Ясинского проверить можешь. Заготовь ордер. А мальчишку пока не пугай... Мальчишка пригодится.

У зубного врача Финкельштейна и у помощника присяжного поверенного Ясинского в эту же ночь были произведены обыски. Результатами обыска Гайдук остался недоволен. Ничего серьезного найти не удалось. Но Финкельштейн сильно волновался, и это радовало вахмистра. А Ясинский, хмуро приготовившийся отправляться после обыска в тюрьму, изумился, когда его оставили в покое. Гайдук пожалел, что не выпросил у Максимова ордера на арест адвоката.

А назавтра, к великому удивлению Гайдука, семинарист снова появился на улице и снова пошел прежней дорогой и опять вошел в подъезд двухэтажного дома. Это окончательно сбило вахмистра с толку. Он был уверен, что обыски у зубного врача и у адвоката отобьют на некоторое время у семинариста желание ходить сюда и что появится какая-нибудь новая комбинация и что-нибудь выплывет новое. Но ничего нового не появилось. Зато в этот же день ротмистр насмешливо поглядел на него, покачал неодобрительно головой и молча пододвинул листок бумаги. Гайдук, обливаясь потом от страха и стыда, прочел справку, что жительствующий по такой-то улице, в доме номер такой-то, священник Богоявленский приходится родным дядей ученику старшего класса духовной семинарии Самсонову Гавриилу...

— Виноват... — оторопело проговорил Гайдук, не подымая глаз на начальство. — Не сообразил...

Ротмистр скривил губы и назидательно, но зло напомнил:

— В нашей работе надо соображать. Надо работать с умом, а не фантазировать!..

Потом, пройдясь быстро по кабинету и звякнув шпорами, ротмистр остановился у шкафа с делами и угрожающе протянул руку:

— Не фантазировать!.. И добиться раскрытия типографии!

— Слушаюсь!.. — упавшим голосом ответил Гайдук. И в опущенных глазах спрятал злые огоньки.

Филеры шныряли возле замолкшего железнодорожного депо.

Филерам был дан наказ выловить членов стачечного комитета, скрывшихся в подполье и оттуда руководивших забастовкой. Но в железнодорожном депо было безлюдно, и изредка появлявшиеся около него рабочие вели себя тихо, спокойно и по догадкам филеров не походили на членов стачечного комитета.

На телеграфе дежурили войска, но он по-прежнему не работал. И город оставался отрезанным от всего мира. Но по городу ползли самые невероятные слухи. Говорили о полном перевороте в Петербурге, о свержении правительства, о конституции. Слухи эти доходили до начальства, до жандармов. Жандармы нервничали. Полковник не переставал спорить с Максимовым о сущности происходящих событий и настаивал на том, что пожалуй они смахивают на настоящую революцию. Максимов еще упирался и повторял свое утверждение, что это всего-на-всего бунт, но видно было, что он сам колеблется и что его охватывает неуверенность. Но он бодрился и повторял свое: