Исаак Гольдберг - День разгорается

— У-у милый!.. Вот хорошо!.. Расскажи о Петербурге.

Павел потрепал ее по спине и стал рассказывать о Петербурге. О девятом января. О кровавом воскресеньи.

Когда Галя вышла от Андрея Федоровича с Натансоном, ее изумила полнейшая тишина, стоявшая на улице. Тишина эта была такой глубокой и ясной, что девушке на мгновенье показалось сном все, бывшее с нею: и бегущая в панике толпа, и казаки, и звон колоколов, и тревога о Павле.

— Кажется, все успокоилось! — высказал предположение Натансон, оглядываясь по сторонам. — Слышите, тишина!

— Да... — нерешительно подтвердила Галя. — Знаете что? — Я теперь одна смогу пойти. Видите, спокойно...

— Нет! Ни в коем случае! Я вас провожу. Куда вам нужно?

Галя назвала улицу, на которой должна была быть воздвигнута баррикада и где она надеялась найти Павла.

Они дошли до места молча. Окружающая тишина не располагала к разговорам. От этой тишины Гале становилось тягостно и тревожно. Что-то случилось! Не может быть, чтобы было тихо от успокоенности и порядка. Так не бывает, когда на улицах все благополучно и течет обычная, мирная жизнь.

Когда они подошли к опустевшей баррикаде, которую кто-то, видимо, пытался разрушить, растаскать по кусочкам, и когда Галя никого там не увидела, она вскрикнула и схватила за рукав Натансона:

— Что же это такое?! Где все? Где Павел?

— Не знаю... — растерянно ответил Натансон, недоуменно оглядываясь по сторонам.

— Ах, я чувствую, что произошло несчастье!.. Где же они? Что случилось? Послушайте, пойдемте к стачечному комитету, к железнодорожному собранию... Пойдемте... там я узнаю!..

— Хорошо, — вздохнув, согласился Натансон.

По дороге к железнодорожному собранию они снова молчали. Но тишина вокруг них уже не была такой полной и ненарушимой. Невнятно, но усиливаясь, им навстречу полз глухой рокот. В этом рокоте, как вспышки молнии при грозе, прорывались короткие удары и какой-то звон. Чем ближе, тем сильнее растекался шум. И вот уже можно было различать голоса, крики, выстрелы.

— Там убивают! — крикнула Галя и побежала вперед. Неловко загребая ногами, за ней устремился Натансон. Длинные волосы его развевались из-под порыжелой шляпы.

Они выбежали к железнодорожному собранию со стороны базара. Здесь уже было многолюдно. Со всех сторон стекались толпы. Но люди останавливались на тротуаре, вдоль улицы, вытягивались, глядели в сторону железнодорожного собрания, переговаривались.

— Бьют!.. Ай, батюшки! Кузнецы напирают!

— Забастовщики, забастовщики орудуют!.. Глядите! Смяли, смяли тех-то!..

— Ой, стреляют!.. Господи, страсти-то какие!..

Галя потащила своего спутника сквозь толпу. Она проталкивалась, не обращая внимания на толчки и злобные окрики, она чуяла, что там, возле железнодорожного собрания, ее товарищам, может быть Павлу, грозит смертельная опасность. И она забывала про опасность, которая могла грозить ей самой.

Они выбрались, наконец, из толпы и очутились на углу, на открытом месте и в десяти шагах впереди себя увидели другую толпу, бушующую, осаждающую здание железнодорожного собрания. Галя увидела озлобленных, озверевших, пьяных людей, которые нападали на других и ожесточенно били. Она слышала дикие крики, до нее долетали отдельные слова, отдельные выражения:

— Жиды!.. Катай их!.. Православные, лупи!..

— Бей забастовщиков!..

— Крамольники-и!..

И она, не сознавая, что делает, безоружная ринулась в толпу.

Натансон отстал от нее. Погромщики заметили его, их возбудил его вид, его длинные с проседью волосы, его шляпа, его слегка растерянный вид.

— Ребята, жид!.. — крикнул кто-то возле него. И несколько человек накинулись на него. Его ударили чем-то тяжелым по голове. Его свалили с ног.

А Галя стремительно прорвалась через толпу и ее стремительность спасла ее. Пробившись вперед, она добралась до дружинников, которые цепью шли на громил. Здесь ее заметил кто-то из товарищей и втянул в толпу своих.

— Павел? — задыхаясь спросила она.

Но никто не мог ей ответить, где ее брат. Никому не было времени искать друг друга. Погромщики успели уже ранить несколько человек и, опьянев от первого успеха, лезли отчаянно на дружинников.

Разбитый царский портрет, иконы и хоругви уже проплыли куда-то дальше. Патриотическая манифестация двинулась по городу, оставив здесь заранее выделенную группу, к которой присоединились те, кто прятался на базаре, в пономаревских корпусах. Вместе с царским портретом, хоругвями и иконами исчезли и Созонтов и Суконников.