Исаак Гольдберг - День разгорается

Когда Павел издали увидел созонтовскую тройку, лихо поворачивающую к дому губернатора, было около двух часов дня. День выдался ясный. Легкий морозец приятно свежил лицо. Ночью выпал снег, и он кое-где еще лежал неистоптанный и неисхоженный.

Щегольская кошева, в которой сидел, укутавшись в николаевскую шинель с высоким бобровым воротником, Келлер-Загорянский, подвернула к подъезду. В это время Павел быстро прошел те несколько шагов, которые отделяли его от подъезда, выскочил с панели на мостовую и выхватил браунинг.

Келлер-Загорянский вылезал из кошевы. Павел поднял руку, прицелился. Но крепкие руки внезапно схватили его сзади, больно сжали его, вывернули из пальцев браунинг, повалили на снег. Раздались свистки, крики.

Павел почувствовал тяжелый удар в спину, потом в голову. В глазах его заплясали разноцветные круги. Кто-то навалился на него и, не переставая бить, стал закручивать веревкой руки за спину.

Келлер-Загорянский запахнулся в шинель и подошел к связанному, лежащему в полузабытье Павлу.

— Ваше сиятельство, — вырос около него откуда-то появившийся ротмистр Максимов, — ваше сиятельство, все обошлось благополучно!..

— Да... благодарю вас! — кивнул головой Келлер-Загорянский и стал подыматься по ступенькам подъезда.

Связанного Павла взвалили на извозчичьи санки, и, окруженный конвоем, он был увезен в тюрьму. Ротмистр вошел следом за Келлером-Загорянским к губернатору.

Его превосходительство, осведомленный о происшедшем, крепко жал руки Келлеру-Загорянскому и высказывал свое возмущение террористами.

— Ротмистр! — обратился он взволнованно и сердито к вошедшему Максимову. — Неужели у вас так поставлена... м-да... охрана?! Это же... м-да...

— Ваше превосходительство! — вытянулся почтительно, но независимо ротмистр. — Именно благодаря нашей бдительности и неусыпной работе, его сиятельство здравы и невредимы, а преступник выявлен!.. Именно благодаря нашей бдительности!

— А-а! — успокоился губернатор. — М-да... Ну, поздравляю, поздравляю!..

Ротмистр щелкнул шпорами.

После завтрака, когда все разъехались от его превосходительства и не было никого посторонних, губернаторша, вздохнув и закатывая глаза, с упреком произнесла:

— Вот видишь, как везет человеку... Теперь граф удостоится новой монаршей милости, а ты и нынче к новому году не получил звезды... Обидно!

Его превосходительство растерялся, пожевал губами, потер пальцем ногти правой руки и невпопад ответил:

— Голубушка, так ведь я же не распоряжаюсь этими, м-да... террористами! Чем же я виноват?!..

— Ничего не знаю! — возразила генеральша. — У других все удача и удача, а ты без всякого движения!..

Павел по дороге в тюрьму был еще раз избит и в тюрьме нескоро пришел в чувство. Очнулся он, ощущая невыносимую боль в голове и в груди. Очнулся — и не мог понять, что с ним, где он. Тюремная одиночка была тускло освещена, и нельзя было понять, что на дворе: день или ночь. Со стоном повернул Павел наспех и неряшливо забинтованную голову и, приподняв запухшие веки, взглянул вверх. Под самым потолком, в узкой нише намечалось небольшое, забранное толстыми железными решетками окно.

«Тюрьма!» — мелькнуло в сознании Павла. Когда же и где его взяли? В голове шумело, боль во всем теле, особенно в затылке, была нестерпимой. Павел вскрикивал, метался, стонал.

В таком состоянии его поволокли на допрос в тюремную контору, где в отдельной комнате собрались Максимов, полковник из отряда Келлера-Загорянского, прокурор. И только здесь на мгновенье Павел вспомнил: подъезд губернаторского дома, подъезжающая тройка, высокий генерал в шинели с меховым воротником и боль, острая, нестерпимая боль...

Допрашивал полковник. Максимов только изредка вставлял несколько слов. Полковпик кричал и требовал одного:

— Где сообщники? Сообщи их имена!..

Павел не отвечал. Он впал в забытье. Ротмистр поднялся из-за стола, подошел к нему, наклонился и брезгливо поморщился.

— Придется отложить. Нужно дать ему оправиться. В таком состоянии мы ничего не добьемся от него.

— Зачем миндальничать с ним?! — грубо закричал полковник. — Вот как раз теперь-то он и разговориться может... Я настаиваю на продолжении допроса!

Ротмистр, украдкой усмехнувшись, пожал плечами.

Допрос продолжался. Но от находившегося в беспамятстве Павла так ничего добиться и не смогли. Его снова унесли в камеру и снова в редкие минуты возвращения к нему сознания видел он кусочек решетчатого окна и мучительно старался припомнить, что с ним было...