Исаак Гольдберг - День разгорается

— А вы все-таки, господин Осьмушин, поторопитесь! — прозвучал знакомый голос: Осьмушин узнал жандарма Павлова.

Недоумевая и чувствуя небольшую тревогу, Осьмушин быстро оделся и вышел. На улице его поджидали Павлов и два солдата.

— Куда это меня? — дрогнувшим голосом спросил Осьмушин и, взглянув в сторону станции, увидел, что там большое оживление. Увидел какой-то поезд, снующих по платформе людей, выставленных у вагонов часовых.

— Куда? — повторил он. Но никто ему не ответил.

Тогда Осьмушин вспомнил то, о чем он помнил все эти дни и только забыл во время стука в двери: об ожидавшемся эшелоне гвардейцев, следующем в город на подавление беспорядков. И не стал больше ни о чем расспрашивать.

Его провели на дальний конец платформы, где стояла окруженная конвоем кучка людей. Осьмушин узнал знакомых. Узнал среди них слесаря Нестерова. Слесарь угрюмо покачал головой.

— Это что же такое? — полушепотом спросил его Осьмушин.

— Пока ничего не пойму...

Жандарм прошел в классный, ярко освещенный вагон. Поглядывая ему в спину, Нестеров процедил сквозь зубы:

— Эта вот сволочь что-то намудрила...

Голубая морозная ночь плавала тихо и настороженно. В окнах у начальника станции потускнели огни. Паровоз брал у колонки воду. Группа людей, в которой находились Осьмушин и Нестеров, зябко переминалась с ноги на ногу. Люди были встревожены и молчаливы. Кто-то тихо вздохнул.

— Что ж это, в самом деле? К чему нас сюда привели? — не выдержал кто-то.

Два солдата в длинных, ладно и из добротного сукна сшитых шинелях, неожиданно захохотали.

— А вот обождите, — смеясь сказал один из них, — скоро узнаете, зачем вашего брата в наш поезд берут.

Другой быстро подавил смех и грозно прикрикнул:

— Не приказано разговаривать! Молчать!

Немного спустя третий солдат, подошедший от поезда, тихо сказал что-то этим двум. Один из них скомандовал:

— По двое! Пошли!..

Осьмушин приладился в пару с Нестеровым. Тот шепнул ему:

— Целый список сволочь эта, жандарм унес генералу... Держись, Осьмушин!..

Люди прошли недалеко. Возле яркоосвещенного классного вагона солдаты скомандовали остановиться. У подножки стоял, кого-то выглядывая, жандарм Павлов. На площадке появился ефрейтор.

— Давай по-одному!

Павлов метнулся и радостно выкликнул:

— Нестеров! Выходите, господин Нестеров!..

Нестеров подтянулся, взглянул быстро на Осьмушина и на других и твердо пошел в вагон...

Когда Павлов выкликнул Осьмушина, у телеграфиста быстро заколотилось сердце. Прошло несколько томительных минут, Нестеров не показывался больше из вагона, кругом была зловещая тишина и этот сияющий вагон, и неизвестность...

Солдат почти втолкнул Осьмушина в вагонный коридор, а оттуда в небольшой салон. Осьмушин, ослепленный ярким светом, не сразу разглядел находящихся в салоне. Брезгливый, скрипучий голос встретил Осьмушина:

— Встань, как следует!.. Социалист? Бастовал? Состоишь в организации?

Осьмушин не успел вымолвить слова, а голос зазвенел злобой:

— Молчать!.. Этот самый?

Сбоку вынырнул Павлов и вытянулся в струнку:

— Так точно! Он самый. Социалист. Отъявленный. В город с поручениями ездил. Вообще...

— Хорошо! Увести в вагон!

Осьмушина грубо тронули за плечо и повернули. Другими дверями его вывели из вагона и подтолкнули к одной из теплушек, прицепленных к классным вагонам. В теплушке было полутемно, сыро и полно народу...

В сочельник Суконников-старший сидел в жарко натопленной парадной горнице в кругу своей семьи. Сын жался возле печки: он зазяб и теперь отогревался.

— И чего ты, Серега, все мерзнешь? — недовольно покосился на него отец. — Кровь у тебя холодная, али что? А у нас, Суконниковых, она завсегда горячая!.. Водкой бы ты согревался уж в таком разе!

— Я, панаша, сегодня много на холоду был, — оправдывался сын. — Глядел я на бунтовщиков, как они это подготовку делают. Вооружение у них, папаша, маршируют. Репетиция!

— Вот граф им покажет репетиции!.. Надоели, окаянные! Все наперекор пошло!.. Везде мерзкие слова и поступки дерзкие... Жиды повыскакали! Рабочие голову подняли и тоже галдят!.. Намедни газетку нашу утеснили. А и моих там не одна сотня плавала... Ты, Серега, на много ли изубытился?

— Пустяки! — хвастливо ответил Суконников-младший и отлип от печки. — На меня, папаша, на счет связи и представительности больше надеялись, так что денег моих ушло сущие пустяки!

— А-а! — удовлетворенно и с некоторой завистью протянул Суконников-старший. — Ишь ты, какой хитрый!.. Значит, ты не всегда прост!.. Ну, ну, одобряю!