Исаак Гольдберг - День разгорается

— Вы его не скоро увидите, — сообщил нелюбезно Лебедев. — Он очень занят... Потом, товарищ Скудельский, мы вас уважаем и все такое прочее, но если вы тоже явились подавать советы и увещевать, то напрасно. Честное слово, напрасно! Ничего не выйдет!..

— Странно... — пробормотал Вячеслав Францевич. — Вы не желаете выслушать меня и говорите со мной так невежливо!

— Дорогой товарищ! Сейчас не до китайских церемоний!.. Вы знаете, что не сегодня-завтра в городе будет целый карательный отряд...

— Об этом-то я и хотел переговорить...

— И нам, — не слушая Скудельского, продолжал Лебедев, — надо быть готовыми. Поэтому...

— Значит вы даже не желаете меня выслушать?!

— Сейчас не время нам вести дискуссии!

— Вы — доктринеры! Сектанты! — вспылил Скудельский. — Вы напрасно считаете только себя и свою партию призванными делать революцию! Напрасно! Мы тоже что-то значим! За нами имеются массы...

— Волю масс, рабочего класса знаем только мы! Об этом нечего и говорить! Мы настоящие марксисты!.. Впрочем, еще раз повторяю: дискуссиям теперь не место...

Вячеслав Францевич беспомощно посмотрел на Лебедева. Да, эти очень упрямы! Они считают себя единственными выразителями интересов пролетариата. И это в стране, исконно считающейся крестьянской!

— Я не намерен дискутировать с вами... — раздражительно проговорил Вячеслав Францевич. — Мне было бы приятней поговорить с товарищем Сергей Ивановичем... Вижу, что говорить напрасно! Одно должен вам заметить, и передайте это вашим товарищам: рабочий класс в России представляет в настоящее время значительное меньшинство населения. Волю России могут истинно выразить только крестьянство и те, кто является представителем его идеологии. Поэтому пытаться решать судьбы страны и революции от имени всех — это по меньшей мере неумно!..

Ушел Вячеслав Францевич от Лебедева рассерженный, злой и одинаково недовольный и собой и своими противниками.

Лебедев в этот же день рассказал о своем разговоре со Скудельским Сергею Ивановичу и другим товарищам. Сергей Иванович поморщился:

— Одним миром мазаны! И он и Сойфер... Хотя и стараются доказать, что между ними есть какая-то разница...

Хмуро молчавший Антонов покачал головой.

— Вы, что, Антонов? — спросил его Сергей Иванович.

— Знаете, товарищи, меня ведь никак, я думаю, нельзя заподозрить, что я способен поддаться этим разговорчикам Сойферов, Скудельских и других. Но... — он поерошил свои полосы. — Выходит чертовщина! Они действуют разлагающе на многих. Даже на какую-то часть рабочих... Вот товарищ Лебедев сам может подтвердить, что боевые десятки наши за последние дни не увеличиваются в числе. У некоторых железнодорожников наших я подметил кой-какие сволочные настроения...

— В чем же дело? — вспыхнул Сергей Иванович и строго, поверх очков посмотрел на Антонова. — В чем дело? Разве мы не учитываем обстановку? Разве мы, действительно, как обвиняют нас противники наши, пускаемся в авантюру?!. Ясно и не вызывает никаких возражений то обстоятельство, что мы не поведем рабочих против вооруженной силы с голыми руками. И затем, при явном превосходстве противника мы не примем бой... Но превосходство противника зависит в значительной степени от нас самих! Если мы не соберем рабочих, если мы еще крепче не организуемся, то понятно, что Келлер-Загорянский разобьет нас... Повторяю: в чем дело? Чего вы хотите?

— Сергей Иванович, — покраснев и опуская глаза, промолвил Антонов, — я ведь только передаю факты... Сам я готов на все!

— Факты! — сурово воскликнул Сергей Иванович. — Факты! Кто говорит о неизменности фактов? Факты мы должны переделать!.. Конечно, в свою пользу!..

Он потрогал очки, после чего глаза его стали как будто сразу добрее, и совсем по-иному, мягче и проще спросил:

— Какие последние известия об отряде?

О последних известиях стал рассказывать товарищ с телеграфа.

В рождественский сочельник телеграфист Осьмушин был свободен от дежурства. Над Сосновкой плавала голубая морозная ночь. У начальника станции ярко светились окна. На станционной платформе колыхалась четкая тень от покачивающегося на ветру фонаря.

Было часов одиннадцать ночи, когда к Осьмушину постучались. Он еще не ложился спать. Подошел к двери, спросил:

— Ну, кто там?

За дверью чужой, незнакомый голос ответил:

— Телеграфиста Осьмушина на станцию требуют! Живее!

— Какого чорта!? — проворчал Осьмушин. — Я сегодня свободный!