Лев Хахалин - Последние каникулы

Он поднялся в квартиру, закрыл за собой дверь и прямо в прихожей еще раз перечитал: «Здравствуй, Вадик! Обманула тебя со свиданием, да? Извини, так вышло. В общем, в Москву я не приеду — из института меня, наверное, отчислили, раз я не пришла на переэкзаменовку. Так вышло. Надо матери помогать, понимаешь? Устроилась на работу, удобно для дома, братишки весь день будут на глазах. Спасибо тебе за все, что было. Ты, наверное, вылечил меня — заговорил, что ли? — приступов теперь совсем не бывает. Если хочешь, напиши, но я письма ждать не буду. А вообще у нас тут дел много. Работаю. Жаль, яблок неурожай. Спасибо за все, что было, я все помню и помнить буду всегда. Не думай обо мне плохо, будь счастлив. Не поминай меня лихом. Оля». Перечитал, тряхнул головой и еще раз начал читать, медленно, вникая в каждое слово, взвешивая каждую запятую и точку. И не поверил тому, что Оля не приедет, что нарушилось течение распланированной наперед им жизни, и сначала почувствовал возмущение, разозлился, вспылил и отбросил письмо, и оно улетело под галошницу, и он посмотрел на него…

…Если ее не будет для него больше никогда… («И если тебя не будет, не будет со мной никогда!..»)

И у него заныло внутри: он даже скрючился, дошел до кресла и повалился в него, закрыв глаза.

Привычно, как–то автоматически его мозг четко и ясно определил, где ноет, и что может ныть и что это может значить, и ему стало противно от собственного взлелеянного профессионализма — он встал, кособочась, выдохнул из себя воздух. И со вздохом, как будто пришли сила и решимость, он поднял письмо, перечел, понял всю его фальшь и поехал на вокзал, отстоял там два мучительных часа в панически–склочной, потной и толкающейся очереди, купил наконец билет на ночной поезд и примчался домой. Перечитал письмо и начал бестолково собираться.

Когда, насвистывая, пришла Машка, он был уже заведен до упора и набросился на нее с рассказами, совал ей в руки письма Оли и Витьки. А Машка, хладнокровно разобравшись в ситуации, поцеловала его в лоб, шутливо перекрестила и села дозваниваться маме, попутно, легко сообщив Вадику, что, оказывается, готовя сюрприз, мама выбила себе с завтрашнего дня отпуск, достала две путевки в хороший санаторий, сшила два платья у дорогой портнихи, и теперь надо все переигрывать.

Мама по телефону накричала на Вадика, велела сидеть дома, никуда не выходить и никаких глупостей не делать.

— Слушать ничего не хочу! — заявила мама, едва войдя в дом, и теперь сказала это опять. — Не могу, не могу! — Она вдруг встала и, сутулясь, быстро вышла из комнаты.

Шаркая тапочками, на кухню забрела Машка. Она села рядом с Вадиком и стала смотреть ему в угол глаза, как в детстве, когда, например, он, отличник, готовил уроки, высунув от прилежания язык, а она терпела, молчала, сидя на диване.

— Машк, я не могу по–другому, — пробормотал Вадик.

— Иди посмотри на стенку, гранитик, — буркнула Машка, и в комнате на месте прежнего рисунка с букетом красно–розовых гвоздик он увидел портрет — себя с как бы чуть смазанным лицом и едва обозначенную фигуру Оли, но вот ее лицо было ясным и незнакомо–красивым, тем, которое он угадывал, а Машка разглядела. Он вспомнил, как Машка поставила его с Олей рядом перед тем, как они ушли в ресторан, и рассматривала их, но тогда, он вспомнил, Олина рука была заведена за спину, а на рисунке она, чуть обозначенная, лежала у него на плече — сдерживая, направляя? Он опять посмотрел на рисунок, теперь заметил детальную прописанность своего костюма, даже игру цвета на красивом галстуке, блеск уголка запонки, легкую выпуклость слева от бумажника и волнистую, живую линию Олиного бедра. Одежда и фигуры резко оттеняли друг друга, так же как и лица: ее, завершенное, и его — только проявляющееся. Как всегда на законченных работах, Машка поставила число, подпись и дала название. Вадик прочел: «Молодожены. 30 августа. М. Андреева».

— Машка! Как здорово! Мам, ты видела? — крикнул он и осекся. — Идите сюда!..

Машка, прищурив глаз, взглянула на акварель и вдруг, легко подпрыгнув, сорвала ее со стены — сделала это так резко, что Вадик дернулся. А Машка усмехнулась и вошла к маме в комнату.

— Ничего? — спросила она маму там. — По–моему, получилось. А теперь порви. Ну, рви, не жалей! Быть или не быть, мам? Вот в чем вопрос! — Мама молчала. — Представляешь, выбранная тобой Вадькина жена приходит на мою персональную выставочку — уж я брательникову жену обижать не буду, ты ж понимаешь? — и видит это — ах, ах! Какой скандал! Он был уже женат? Хи–хи! — сказала Машка тонким голосом. — Рву?