Лев Хахалин - Последние каникулы

Оля ужинала тут же, у коммутатора, не сняв наушники, и время от времени поглядывала на лампочки–индикаторы. Мать, соблюдая все инструкции, чинно сидела за барьером, в зале, подальше от злого старика Миловидова — он ждал разговора с Москвой.

— Опусти в ящик, — попросила Оля мать, передавая ей через барьер вместе с пустой миской запечатанное письмо. Мать машинально поскребла ногтем заклеенный клапан конверта и согласно кивнула головой. На освещенном крыльце, приблизив конверт к глазам, она прочитала московский адрес и, минуя одиноко висящий почтовый ящик, прямехонько отправилась домой.

Витька сидел на диване, рассматривая абажур. По позе и хитрой рожице мать поняла, что он опять отрешается. Абрикосовый свет абажура слепил ему глаза, и в них плавали разноцветные пятна, как на глянцевых листах атласов, которые он подолгу рассматривал на чердаке, то подставляя их под прямой свет солнца, то пряча в тень, отчего плоскость приобретала глубину и горы и моря становились объемными.

Способ извлечь Витьку из мечтательности был открыт еще отцом — мать несколько раз включила и выключила свет. Витька с недовольным лицом завозился на диване.

— Свет жжешь попусту, — попрекнула его мать в тысячный раз. — Ах, ты господи! — сказала она, примериваясь, как бы поаккуратнее слукавить. — Хоть бы посуду прибрал, что ли? В отца растешь, шут гороховый!

Витька щурился, подслеповато рассматривал ее, а уже соображал, что мать шумит по–пустому и задумала созоровать. Он пошел на кухню, налил теплой воды в таз и, одной рукой болтая тарелки, чтобы они погромче звенели, вытянул шею в дверь — подсмотреть, чего мать затевает. А она, сидя к нему боком, неумело пыталась расклеить конверт. У Витьки даже нос сморщился от удовольствия.

— Сынок! — веселым голосом позвала его мать. — Пойди–ка сюда! Ты ж мастак марки отлеплять, — заговорщицки сказала она. — Разлепи аккуратно конвертик. — И взглянула на него с сердцем.

Опытным взглядом перлюстратора мельком осмотрев конверт, Витька оценил сложность работы и велел:

— Взгрей чайник!

Через десять минут он вынес матери в комнату листочек, исписанный наполовину, а сам бросился обратно на кухню, прихватив портфель. Мать кликнула его в комнату, когда он закончил свою секретную и спешную работу. Она сидела, уронив руку с письмом на колени, и лицо у нее было спокойное,

— Сынок, мать про своих детей все должна знать. Таиться от нее не надо. А Оле про это мы не скажем. Не выдашь? — спросила она. — На, залепи и сбегай опусти в ящик. Да палку возьми, опять собаки стаей бегают.

В сенях Витька вложил в конверт еще один, свой листочек.

Старик Миловидов дождался связи с Москвой в одиннадцатом часу. И, хотя платил он за десять минут, хватило бы ему и двух,

— Але! Але! Москва! — сначала надсаживался он, хотя сигнал был отличный — с параллельной трубки Оля хорошо слышала голос москвича. — Сашу мне позовите, — рыдающим голосом требовал Миловидов,

— Слушаю, слушаю, кто говорит? — волновался москвич.

— Это папа твой говорит, сукин ты сын, — тем же голосом, каким он всегда начинал скандал, сказал Миловидов.

— Папа, папа, что случилось?

— Помираю я, Сашка, а ты хоть бы приехал, глаза мне закрыл!

— Папа, что случилось? Почему ты не отвечаешь на письма?

— У других людей дети как дети, а у меня не родной. И пока не приедешь, слова тебе не отвечу! — Старик Миловидов сначала грохнул трубкой, потом дверью кабины и уж очень сильно засовом у входной двери.

— Алло, алло! — взывал москвич.

— Он бросил трубку, — отозвалась Оля. — И ушел. У вас еще семь минут.

— Он что, совсем разболелся? — Оля промолчала. — Чудит? — осторожно произнес москвич. И, не дожидаясь ответа, отсоединился.

Связь была не на автомате, и Москва честно держала оплаченное время. Оля повторила «отбой» два раза, прежде чем в наушниках пискнуло и далекий нетерпеливый голос московской телефонистки резко спросил: «Нечетко? Будете говорить? Какой номер, повторите!» И, решившись, Оля набрала номер. На четвертом вызове трубку сняли, и донесся неторопливый нежный женский голос (кто, Маша?): — Вас слушают!

— Вадика, пожалуйста.

— А его нет дома. Он будет попозже. Что–нибудь передать?

Оля замолчала, собираясь с мыслями, и там, в Москве, это поняли:

— Это междугородная? — И сразу же вмешался голос Натальи Владимировны. — Кто говорит? Олечка, это вы? Здравствуйте! Вадика нет дома, к сожалению. Он поехал к другу, вернется поздно. Он звонил домой и предупредил, что вернется поздно. Вы слышите? Что ему передать?