Николай Верещагин - Corvus corone

— Хо–хо! — по–студенчески подпрыгнул на стуле следователь. — Не фига себе, неважное! Да важнее этого ничего нет!..

В тот момент, когда, утратив свою солидность, следователь молодо подпрыгнул на стуле, Вранцов уловил вдруг, на кого он похож. Если бы не льдистые, странные глаза, он в чем–то похож на его сына Борьку, вернее, на того парня, каким Борька станет лет в двадцать пять. И еще было в его внешности что–то от самого Вранцова на старых снимках в студенческие годы. И это пристрастие следователя к латыни напомнило Вранцову его студенческую юность — он тоже любил тогда щегольнуть в разговоре латынью. Кажущееся это сходство не успокоило, а еще больше взволновало, даже напугало его. Но усилием воли, понимая всю серьезность положения, он взял себя в руки, вида не подал.

— Я бы хотел знать, в чем конкретно меня обвиняют, — овладев собой, твердо сказал он. И желая показать на всякий случай, что он тоже помнит еще латынь, добавил: — Чтобы выдвинуть доводы рго dоmо sиа. [7] В свою защиту (лат.)

— Ну что ж, извольте, — с готовностью сказал следователь. Он заглянул в бумаги свои, как бы справляясь с текстом, и с легким нажимом проговорил: — Вы обвиняетесь в потере человеческого облика, в преступном и, можно сказать даже, извращенном присвоении себе облика пернатого существа с целью сокрытия своих преступных деяний…

— Каких таких деяний?! — вскричал Вранцов.

— А вот это мы и должны с вами выяснить, — невозмутимо подхватил следователь.

— Но не было никаких преступных деяний. Я не знаю за собой никаких…

— Ой ли?.. — перебил его следователь с прищуром льдисто–голубых своих глаз. — Так ли уж мы невинны?..

— Да, — пылко ответствовал Вранцов. — Я ни в чем не нарушал Уголовного кодекса.

— Возможно, возможно, — пробормотал следователь, копаясь в своих бумагах. — Уголовный, возможно… Но ведь не одним уголовным жив человек…

— Я не знаю, что вы имеете в виду, — с дрожью в голосе сказал

Вранцов. — Мне непонятны эти ваши намеки… Но если даже… пусть в чем–то допустим, иногда… Даже в этом случае, что я, хуже других? Хуже всех?.. Да если хотите знать, каждый второй… Почему же именно меня, только меня привлекают? Где справедливость?..

— Ссылки на аналогичные преступные деяния других не могут служить оправданием, — сухо заметил следователь.

— Конечно, у вас на все найдется ответ, — сказал Вранцов с горечью. — Вам бы только дело состряпать, а душа человеческая для вас ничто. Как будто я этого хотел!.. Потерять человеческий облик, «извратиться» в ворону, как вы сказали. Спал и видел!.. Неужели трудно понять, что это не вина моя, а беда…

— Быть преступником — это и беда и вина вместе. Но мы занимаемся только виной.

— Как будто я не хотел, — с горечью продолжал Вранцов. — Как будто и мне не хочется, чтобы честно все, справедливо, чтоб открыто все бы делалось!.. Но вы попробуйте у нас. И шагу не ступишь с этими высокими принципами! Зависть, лицемерие, алчность. И к тому же круговая порука. Быстренько научат… Что, сами не знаете, что ли? Первый день на свете живете?.. Впрочем, вы еще молодой человек…

Мяч посреди разговора вдруг сорвался из–под кольца и запрыгал по полу с громким стуком. Вранцов вздрогнул, а следователь встал и ловким ударом левой отправил мяч в противоположный угол, где, не долетев до пола и не коснувшись стены, тот опять как–то странно завис.

— Относительно возраста замнем для ясности, — сказал он между тем. — Но продолжайте, продолжайте — я вас внимательно слушаю.

— Да что продолжать? — махнул крылом Вранцов. — Юнцом был, тоже собирался сеять разумное, доброе, вечное… А потом, когда столкнулся на практике со всяким паскудством… Знаете, как у нас дела делаются…

— Ну да, вас вынудили, втянули. Кто именно? При каких обстоятельствах?

— При каких? Да самых обыкновенных. Но они–то и сильны, неодолимы, знаете ли, эти самые обыкновенные обстоятельства… Попробуйте–ка в этих самых обстоятельствах принципиально выступить, повоевать за справедливость!

— А вы слышали когда–нибудь: «Отойди от зла — и тем самым уже сотворишь добро»?

— Отойди, а с кем останешься? — с вызовом спросил Вранцов.

— Ну, хотя бы с самим собой.

— С самим собой? — повторил Вранцов.

— А что, неплохая компания. Кажется, у Омара Хайяма есть такой простенький, почти детский стишок. Как там у него?.. — и слегка наморщив лоб, следователь продекламировал, припоминая:

Чтоб жизнь прожить, знать надобно немало,