Александр Розен - Почти вся жизнь

— Как ты вырос… — сказала она Диме.

Мальчик провел ее в комнату.

— Здравствуйте, Анна Евдокимовна! Здравствуйте, Анна Евдокимовна! Здравствуйте, Анна Евдокимовна!

— Здравствуйте, ребята!..

Затем она поздоровалась с каждым учеником в отдельности.

В комнате было чуть дымно от только что протопленной печурки. На стене — большая карта Советского Союза. На буфете — грифельная доска. Дети сидели за круглым обеденным столом.

— Ну, — сказала Анна Евдокимовна, — первый урок — география. — На столе зашелестели тетради. — Повторим пройденное, — продолжала она, чувствуя, как обретает желанное спокойствие. — Дима! Расскажи, что ты знаешь об Украине.

Дима взял со стола указку и, подойдя к карте, обвел границы Украины.

— Правильно, — заметила Анна Евдокимовна.

— Украинская Советская Социалистическая Республика граничит с запада… — начал Дима, но вдруг замолчал. Через минуту, не глядя на учительницу и на товарищей, сказал: — Двадцать второго июня тысяча девятьсот сорок первого года фашисты, как разбойники, напали на нас и вторглись в Украину. Фашисты…

Он заторопился, словно боясь, что не успеет рассказать все, что знает. Маленький Рощин называл города и переправы, за которые шли долгие и упорные бои. Дети перебивали Диму, напоминали ему обо всем, что читали, о том, что рассказывали им взрослые. Анна Евдокимовна сама приняла участие в этом бурном разговоре у карты, продолжавшемся (сейчас только она проверила время) два с лишним часа.

— Перемена, — сказала Анна Евдокимовна.

— Не надо перемены, — предложил флегматичный Миша Алапин. — Сейчас спокойно, а начнут бомбить — тогда сделаем перемену.

— Хорошо, — согласилась она. — Займемся арифметикой.

После арифметики и диктовки она закрыла тетрадку, на которой рукой Рощина-старшего было написано «Классный журнал», и сказала:

— На сегодня уроки кончены.

Дети сразу же повскакали с мест и обступили свою старую учительницу. Им хотелось поговорить с ней, но они не знали, с чего начать разговор. Они видели, что Анна Евдокимовна изменилась за эти полгода. «Строже стала», — определила во время уроков Лиза Лебедева. «Не строже, а просто ей туго пришлось», — буркнул в ответ Витя Мелентьев, самый маленький мальчик, которого ребята звали Подрасти Немножко.

Витя первый прервал молчание.

— Ваш дом цел? — спросил он без обиняков.

— Цел, — ответила Анна Евдокимовна.

— У нас бомбы в соседний попали, — продолжал Витя оживленно. — Четыре по двести пятьдесят. Он ка-ак бросил первую!

— Да ты спал тогда, — спокойно заметил Миша Алапин.

— А вот и не спал!

— Спал. Ты и тонновую проспишь.

— Анна Евдокимовна! Не верьте ему. Он врет!

— Нет, Миша не врет, — сказал Дима. — Ты спишь, как сурок, Подрасти Немножко.

— Это ничего, — рассудительно вмешалась Лиза Лебедева. — Зато он не трус.

— У нас в доме нет трусов, — громко сказал Дима и взглянул на Анну Евдокимовну: какое впечатление на нее произведут эти слова.

— У меня тетя трусит, — сказала Надя Волкова, стройная девочка с бледным курносеньким личиком. — Боится, что умрет.

Анна Евдокимовна вспомнила, что мать Нади умерла за год до войны и тогда к Волковым переехала сестра отца — старая ворчливая женщина.

— А папа пишет? — спросил она девочку.

Надя покачала головой.

— Редко. Он на «пятачке».

Дети с уважением смотрели на Надю. Ее отец воевал на «пятачке»! Так назывался небольшой клочок земли на левом берегу Невы, недавно занятый нашими войсками и непрерывно обстреливаемый немцами.

Возвращаясь домой, Анна Евдокимовна думала о том, что каждый из ее учеников остался таким же, каким был раньше: Дима — способным и исполнительным, Миша — невозмутимым, Витя — упорным, Надя — приветливой, Лиза — рассудительной, но все они теперь живут жизнью взрослых людей, их прежние, особенные, детские интересы оборваны и раздавлены войной.

Придя домой, Анна Евдокимовна быстро справилась с хозяйственными делами и, придвинув к креслу маленький столик, занялась подготовкой к завтрашним урокам.

Ей пришлось работать до поздней ночи. Она чувствовала непривычную слабость: кружилась голова, ноги становились свинцовыми, строчки дрожали и вдруг, обратившись в черные змейки, куда-то исчезали. В такие минуты Анна Евдокимовна отрывалась от книги и, закрыв глаза, отдыхала пять — десять минут.

Она укоряла себя за то, что не сберегла немного еды от обеда. Было бы легче работать.

И заснуть мешала все та же гнетущая слабость.