Исаак Гольдберг: Двойное шаманство

Когда монастырцы на сходе постановили закрыть церковь и выселить попа из крытого железом нарядного дома, отец Власий не сразу понял в чем дело.

— Это как же? — нелепо спросил он в сельсовете, получив бумажку о немедленном выезде из дома. — Куда же я с матушкой своей да с детьми?

— Очень просто! Ищите себе новую фатеру! А лавочку вашу мы законно и напрочь закрыли!

— Лавочку! — обиделся Власий. — Храм божий. Место богослужения христиан православных...

— По вашему храм, а по-нашему лавочка!

Власий в огорчении и тревоге обошел старых своих монастырских прихожан. Он принес в избы крестьян жалобы и охи. Он встретил у старух и кой у кого из пожилых крепких и запасливых мужиков унылое сочувствие. И на охи его и сетования в иных избах посыпались причитания:

— До чего дошло! Господи, до чего дошло!..

Но ни жалобы Власия, ни причитания старух не помогли: пришлось попу покинуть обжитый, удобный и просторный дом и переселиться в хибарку на краю села. А над церковью в погожий день завозились ребята: они вскарабкались на колокольню, с колокольни на луковку крыши и сняли кресты.

Так Власий и остался не при чем.

Монастырское вклинилось в самую тайгу. С хребтов набегали на село лесные неумолчные шумы. С хребтов текли таежные запахи. С хребтов в положенное время выходили с промыслом, с пушниной тунгусы. И в прежнее привольное для купцов время Власию жилось богато и весело. Тунгусы приносили подарки богу и его приказчику, тунгусы оставляли на кухне у Власия бунты белки и лисиц, и горностаев и всякую иную пушнину. И матушка, жена Власия, попадья, ходила в лисьей шубе, дородная, важная, степенная, внушая тунгусам страх и уважение.

Матушка командовала и распоряжалась приемом подарков. Она ревниво наблюдала за тем, чтобы бог и батюшка не были обижены. Она рылась в приносимой пушнине и покрикивала:

— Ты что богу самое худое суешь? Ты зачем синявок притащил? Неси, неси обратно! Давай сюда выходных [1] Синявка — самый плохой сорт белки. Выходная — самая лучшая. получше! Не гневи бога! Бог все знает, он накажет, коли ты его обманывать будешь!

Тунгусы пугались, и смущенно меняли подарки: подставляли попадье сумы, она рылась в них и отбирала то, что ей нравилось.

Богато и весело жилось Власию в прежнее время. Но пришла революция, и Власию стало туго. Церковь закрыли, а пушнину тунгусы понесли в кооперацию. И ко всему этому прибавилось еще и то, что тунгусы перестали бояться бога.

Бог жил в церкви. Тунгусы крепко знали об этом. Бога нельзя было трогать. И дом его, куда тунгусы входили с трепетом, задыхаясь от страшного запаха ладана и пугаясь яркого мерцания свечей пред иконами, был неприкосновенен. Туда можно было входить, сняв шапку и сохраняя молчание. Там нельзя было курить и разговаривать. Там нужно было только кланяться, да тыкать себя в лоб и в грудь странно и неудобно сложенными пальцами.

Бог был страшен. И дом его был тоже страшен.

Но однажды тунгусы, войдя в деревню с промыслом, не нашли попа на его месте, а в церкви, в божьем доме, увидели необычайное: там шумела и распевала веселые песни молодежь. Там вместо икон висели по стенам раскрашенные картинки и рдели яркие красные полотнища, на которых белыми буквами было что-то написано.

Тунгусы изумились. Тунгусы сначала испугались. Как же это так? Разве это можно? Разве бог, сердитый и страшный оксари [2] Оксари — бог. , не накажет за это? Не напустит беду, огонь, болезнь?

Ребята затащили тунгусов в церковь, которая вовсе и перестала быть церковью.

— Идите, товарищи, сюда! Идите, не бойтесь!

Ребята обступили тунгусов и начали им рассказывать почему и зачем закрыта церковь. И ко всему этому ребята предложили:

— Давайте, тунгусы, ехондрить [3] Ехор, ехондрить — пляска, плясать. ! Попляшем, попоем!..

Уходя в тайгу, тунгусы в этот раз несли с собою изумление:

— Совсем не страшно стало в церкви, когда выгнали оттуда оксари! Совсем не страшно!!..

В те времена, когда Власий был в силе, когда на селе был урядник и когда по праздникам, облаченный в сияющие ризы, поп возвышался в церкви и в жизни над всеми, Власий, презирая тунгусов и считая их полулюдьми, полузверями, больше всех не любил шаманов. О шаманах он не раз писал по своему начальству:

«Считал бы богоугодным и полезным делом запретить идолопоклоннические, бесу угодные радения сих знахарей и сомустителей душ... И как в рассуждении искоренения оного шаманства великий труд и большие препятствия существуют вследствие того, что радения свои они и жительство имеют в глухой тайге, то предлагал бы шаманов поарестовать и препроводить в уезд. И тем положить конец вредным их действиям на темные умы дикарей тунгусов...».