Феоктист Березовский - Бабьи тропы

— Вот… смотри: чуд-до!

Хотел и Степан шагнуть через порог, вслед за монахом, да от неожиданности качнулся назад и остолбенел.

За пустой комнатой, перед которой стоял Степан, видна была вторая комната, ярко освещенная люстрой со множеством церковных свечей. Там стоял большой, овальный стол, загроможденный посудой, закусками, бутылками с вином, а вокруг стола сидели парами трое мужчин и три женщины: четвертая пара плясала — по ту сторону стола. Степан не мог рассмотреть плясунов. Зато всех сидевших за столом, хлопавших в ладошки и подпевавших в такт пляске он сразу опознал: это были губернатор, архиерей, полицмейстер, две молодые чиновницы в черных шелковых платьях и одна, столь же молодая, купчиха в таком же черном платье. Наконец, Степан разглядел и пляшущих — черноволосого мужчину и белокурую женщину. Это был тот самый высокий и краснощекий бородач — настоятель монастыря, который не так давно медленно проходил по монастырскому двору, направляясь в храм; перед ним народ падал на колени и целовал его одежду; в церкви монахи мыли ему ноги, целовали руки и кланялись, как богу. Сейчас этот бородач носился по небольшой площадке — между столом и дальней стеной, стараясь догнать свою белокурую спутницу, которая, стрекоча каблучками по полу, неожиданно вихрем уносилась от него прочь. И спутницу настоятеля узнал Степан. Всех этих женщин не один раз встречал он и в монастырском дворе, и в храме, где они горячо молились богу, стукаясь лбами об пол и отбивая земные поклоны.

Наконец опомнился Степан.

Точно во сне промелькнула перед его глазами картина пьяная.

Не то из озорства, не то от озлобления хотел он шагнуть в пустую и плохо освещенную комнату. Хотел что-нибудь крикнуть пирующим владыкам мира.

Но из-за второй половинки драпировок неожиданно выскочил молодой послушник и сильно толкнул Степана в грудь.

В ту же минуту он задернул шторы и, выйдя в пустую комнату, перед самым носом Степана запер двери на ключ.

Не взглянув на молодого послушника, оставшегося в коридоре около запертой двери, сразу протрезвевший Степан побрел обратно в келью по пустому, гулкому коридору.

Молодой послушник смотрел ему вслед и негромко хохотал.

Но охваченный горьким раздумьем, Степан не слышал его хохота.

Вслед ему неслись приглушенные закрытыми дверьми и драпировками хлопки рук и голоса людей, топот мужских сапог и стрекотание по полу каблучков дамских ботиночек.

Не рассказал Степан жене про архиерейскую пирушку. Знал, что все равно не поверит ему баба богомольная. Пробовал издалека заводить разговор: намекал на вольготную и бездельную жизнь монашескую. Но все без толку, — Петровна и рта разинуть не давала — сердитым ворчанием встречала всякое насмешливое слово. Ходила она в монастырь, молилась на коленях перед мощами и перед иконами, платила копейки и трешники: за свечи восковые, за водицу святую, за просфорки и за песочек целительный. Успела уже два раза поговеть и причаститься. Примечал Степан, что поправляться стала Петровна. Лицо ее пополнело. На щеках румянец появился.

Степан радовался за жену и про себя думал:

«Хорошо, что поправляется… Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало… А я все перетерплю для нее».

По-прежнему бродил Степан по монастырским угодьям и через брата Игната разузнавал правду про жизнь монастырскую. А при разговоре с женой иногда все же подшучивал над монахами:

— Вольготно живут угодники… Которые живые-то!.. Брат Игнат говорит, дескать, все мы тут, в монастыре-то, сыты, пьяны и нос в табаке…

Петровна испуганно махала на него руками:

— Опомнись, Степа!.. Совести у тебя нет!.. Про кого говоришь?!

— А как же, — не унимался Степан. — Мы молимся… сколько денег переносили… А они в карты дуются под кустами… С богомолками гулеванят!..

И однажды не удержался, рассказал:

— Намедни у игумена в покоях бабы всю ночь шумели… А утром он прошел мимо меня в церковь — будто сорокаведерную бочку с водкой провезли мимо меня…

— Степа! — в ужасе вскрикнула Петровна. — Что ты говоришь? Про кого?! Опомнись!..

Махнула рукой и побежала от греховодника-мужа в монастырь, в церковь. Бежала и думала в молитве и в поклонах земных расстройство душевное превозмочь. Когда пришла в храм, пала на колени перед мощами угодника. Молилась долго, горячо. Потом поднялась на ноги, пошарила в карманах юбки, но ни копейки там не нашла. На этот раз решила без жертвы к мощам подойти и приложиться. Подошла к саркофагу и хотела уже подниматься по ступенькам к мощам. Но монах седенький, стоявший около ступенек с большим кошелем бархатным, схватил ее за плечо, оттолкнул и зло прошипел ей вслед: