Самуил Гордон - Избранное

Значит, Илья Савельевич ради него все бросил и притащился из такой дали. Кажется, сам Уриэль сейчас стукнет кулаком по столу и во всю мочь крикнет: «Зачем вы делаете вид, будто ничего не видели и не слышали?! Как после того, что здесь сейчас произошло, после того, как я захлопнул дверь перед человеком, которого пригласил к себе самым первым, как лучшего и самого дорогого гостя, — как после этого вы можете сидеть со мной за одним столом?»

«А ты сам? Как мог ты, после того как Лесов попросил извинения, что своим звонком помешал твоему празднику, — как мог ты вернуться обратно за стол и еще допустить, чтобы гости опять начали перечислять твои прекрасные черты, выдуманные сегодня тебе в угоду? Как вообще тебе пришло в голову спросить, сколько он собирается пробыть здесь, когда ты знаешь, что никого, кроме тебя, у него тут нет, что приехал он только поздравить тебя, и если он лишь ради твоего юбилея отпросился с работы, то ясно, что с первым же поездом он вернется домой?!»

Уриэль был не вполне уверен, не произнес ли он всего этого вслух, как с ним иногда случается, когда он в чем-то обвиняет себя. Но гости были так увлечены разговором, который завязался между ними и к нему, Аншину, не имел уже никакого отношения, и так занялись блюдами, то и дело подаваемыми на стол, что, даже если он и сказал что-то вслух, никто его не услышал.

«Как можешь ты сидеть за столом? Иди отыщи его и сию минуту приведи сюда!»

Но голос, кричащий в нем так оглушительно, не может даже приблизительно подсказать, куда ему идти искать Лесова. В доме нет такой вещи, какую Уриэль не отдал бы тому, кто подсказал бы, где он сейчас сможет встретить Лесова, или назвал бы номер телефона, куда ему можно позвонить. Тогда он ни на секунду не задержался бы здесь. На колени встал бы перед ним и попросил прощения.

А если, сидя тут за столом, он упустил время и Илья Савельевич уже уехал?

Никто, кажется, не заметил, как Уриэль встал из-за стола и перенес телефон из коридора в боковую комнату. С вокзала ему ответили, что в том направлении поездов сегодня уже не будет. Ближайший поезд лишь завтра в одиннадцать утра; оттуда поезд приходит в восемь вечера. Уриэль посмотрел на трое часов, населявших комнату, и обрадовался: с приезда Лесова не прошло и часа. Он теперь, наверно, крутится там, на вокзале.

Уже надев шубу с бобровым воротником, словно запорошенным снегом, Уриэль попросил гостей извинить его, что он на некоторое время покидает их — максимум на час, не больше.

— Куда ты? — остановила его в коридоре Мера, удивленная и испуганная.

— В институт. Я вспомнил, что забыл запереть ящик стола, а там лежат очень важные бумаги. Иди к гостям. Я сейчас вернусь.

На вокзале уже чувствовалось приближение ночи. Все скамьи в большом и высоком зале были заняты.

Делая вид, что он пришел кого-то встречать и опоздал к прибытию поезда, Урий Гаврилович Аншин прошелся вдоль скамей раз и другой, вглядываясь в каждого пассажира. Потом он заглянул в шумный накуренный буфет, покрутился некоторое время у касс, поднялся на второй этаж: возможно, Лесов остановился на ночь в комнате отдыха для транзитных пассажиров. Но и здесь, и в двух гостиницах в центре города, неподалеку от его квартиры, Аншину ответили одно и то же: Лесов Илья Савельевич у них не останавливался. На всякий случай Уриэль везде, где был, оставил номер своего телефона и попросил дежурных, если у них остановится тот, кого он ищет, немедленно позвонить ему даже среди ночи.

Разрумянившийся от холода, Аншин вбежал в дом, и первое, о чем спросил Меру, выскочившую к нему из кухни с укором, что он так задержался, — не звонил ли кто-нибудь, пока его не было. Он поменялся местами за столом с младшей дочерью, чтобы быть ближе к телефону.

Наконец Уриэль дождался — телефон зазвонил. Уриэль подскочил к нему, затаив дыхание, и снял трубку. Кто-то, видно, ошибся номером — спросил какую-то Татьяну Андреевну.

Мера с сестрой, которые, едва дотерпев, пока гости разойдутся, начали перебирать наваленную кучу подарков, попутно прикидывая, сколько что может стоить, и, как показалось Уриэлю, соответственно оценивая каждого гостя, не могли понять, с чего он так огорчается, почему так раздражен, что даже не хочет взглянуть на подношения.

— Господи боже, — недовольно сказала Мера, отыскивая в комнате место для четвертых по счету настольных часов, — ну что такого случилось? Ты же пригласил его. Что особенного, если на послезавтра?

— Но я же приглашал его на сегодня. На сегодня! Еще почти год назад! И он запомнил и приехал. Притащился из такой дали.