Самуил Гордон - Избранное

— Что случилось? — он схватил ее за руки. — Что случилось?

Девушка высвободила свои руки, положила нераспечатанное письмо на карниз окна и сухо сказала:

— Она просила передать вам, чтобы вы ее больше не беспокоили. — И перед тем как закрыть дверь, девушка подняла на него потемневшие и ставшие вдруг злыми глаза, словно хотела добавить: «И меня попрошу больше не беспокоить».

Когда он уже был у самых ворот, ему вдруг почудилось, что девушка, закрыв за собой дверь, сказала «Трус!», что во всех окнах третьего этажа, где лежит Шева, тычут на него пальцами.

На углу Даниловской площади Алик сел в такси и всю дорогу до самого института на Моховой не переставал повторять про себя: «Ладно, мы еще посмотрим… Подумаешь, в самом деле… Таких, как ты, знаешь… Только бы я захотел… Погоди, ты еще мне поклонишься… Думаешь, в самом деле… Стоит мне только захотеть…»

Заросшей тропинкой спускаясь к низкому берегу реки, Алик продолжал восстанавливать в памяти дальнейшие события последних суток, события, которые теперь казались такими далекими и давними, что трудно было вспомнить все подробности. Почему он вчера при выходе из театра не сел в такси? Очередь, что ли, была слишком велика или троллейбус подоспел к минуте?

В троллейбусе, это он помнит твердо, не встретили они ни одного знакомого. Значит, о том, что там произошло, никто из пассажиров не мог рассказать никому из его класса. Поэтому, когда к назначенному часу, указанному в приглашениях, за накрытыми, празднично сервированными столами не оказалось выпускников десятого «В», ему и в голову не пришло, что это имеет отношение к происшествию в троллейбусе. Алик искал и находил совсем другие объяснения — что-то случилось с электричкой или неожиданно испортился паром, и все застряли на том берегу реки. Но когда в дверях террасы появился буднично одетый и хмурый Логунов, он тотчас же почувствовал, что никто, кроме Бориса, сегодня не придет. Все же он ждал, что Борис подтвердит это, ждал и боялся. Но когда Логунов затеял вдруг с его отцом разговор об институте, о заводе, он как бы уверил Алика, что отсутствие здесь одноклассников связано с его поступлением в институт. Зависть! Ему завидуют! Вот почему для него явилось такой неожиданностью, когда в леске вдруг услышал позади себя: «Трус!» Но Борис ошибается, если полагает, что все ему так просто сойдет, что Алик смолчит. Он сейчас проучит Бориса так, что тот вовеки больше не посмеет бросаться такими словами… И вообще, кто такой этот Борис, что явился учить его?.. Вмешиваться… И как быстро успела она всем растрезвонить!.. Ясно: Шева хочет унизить его в глазах товарищей. И весь гнев, который накопился в нем против Бориса и грозил каждую минуту разрешиться дракой, вдруг обратился против нее, против Шевы. Его, пытался Алик себя уговорить, уже совершенно не трогает ее состояние после операции, хотя знал — только желание узнать от Бориса что-нибудь о Шеве удерживало его до сих пор от того, чтобы пустить в ход кулаки.

И вот, вместо того чтобы спросить Бориса, как себя чувствует Шева, Алик спросил:

— А ты? А ты что сделал бы на моем месте?

Еще издали Борис заметил, что расстояние между ними становится меньше с каждой минутой, и не удивился, когда Алик вдруг остановился и подождал его. Удивило только спокойствие, с которым Алик задал ему этот вопрос. Получилось так, будто Алик предложил не придавать особенного значения вчерашнему происшествию и не порывать из-за этого их долголетнюю дружбу.

Борис не отозвался. Он подошел к Алику вплотную, чтобы тому некуда было отвести глаза, и так громко, что лес позади ответил эхом, проговорил:

— Каждый из нас на твоем месте поступил бы так, как поступила Шева.

— Что? Получить ножом в бок? Остаться без глаз? Ради четвертной или сотенной пожертвовать жизнью? Да? Извини! Я лучше верну пострадавшей в десять раз больше, чем…

— Чем что?

Алик опустил голову.

— Знаешь, что я тебе посоветую, — сказал Борис, — дай об этом объявление в «Вечерку». Я первым попрошусь обокрасть меня в твоем присутствии. Значит, ты за сто рублей возвращаешь пострадавшему тысячу, нет, да что же это я… Две тысячи рублей!.. Эх ты!

— Один я, что ли, был в троллейбусе? Почему все другие молчали? Почему?! Почему?!

Теперь Борис уже не перебивал его и больше не боролся с чувством, которое охватывало его все сильнее и сильнее, чувством неприязни, отвращения к человеку, который прячется за спину другого, тычет на другого… С таким никто ни минуты не согласился бы сидеть за одной партой, а он, Борис, просидел с ним рядом столько лет. Но как можно стоять с ним сейчас на одной тропе? И Логунов рванулся с места, увлекая за собой свою тень, уже слившуюся было с тенью Алика.