Анатолий Рыбаков: Лето в Сосняках ис

Лиля утвердительно кивнула головой.

— Идут разговоры, — продолжал Лапин, — будто между Мироновым и Колчиным были трения и всякое такое, что всегда придумывают, когда происходит подобный случай.

Лиля усмехнулась:

— Что же, он из-за этого отравился?

— Конечно нет. Но Богатырев на завод не вернется, в директора прочат Миронова, а тут такое кляузное дело. Кое-кому Миронов поперек дороги. Талант — бездарность, вечная проблема. Но ты за своего Миронова не беспокойся.

— Почему «своего»?

— Ты что-то рассказывала… Учились вместе?

— Учились, — сдержанно ответила Лиля.

Лапин взял ее за локти:

— Ты не уйдешь?

— Нет, Женя. Я не могу.

Он притянул ее к себе.

— Мне будет очень жаль, если мы просто так расстанемся.

— А ты со мной просто так не можешь? За кого ты меня считаешь?

— Лиля! Как ты можешь так говорить?!

— Вот и хорошо… Давай лучше допьем. — Она присела на ручку кресла, взяла в руки бутылку. — Что за вино? Номер семь… Аппетитное название…

— Ты изменилась, Лиля.

— Ты находишь?

— У тебя усталый вид, тебе не тяжело работать на аппарате?

— Хочешь мне другую работу предложить?

— Это можно было бы сделать.

— А зачем?

— Полегче, почище…

— Все в порядке: работа меня устраивает. И ведь других талантов у меня нет. Есть у меня ребенок, работа есть, свой дом… Хорошо иметь свою теплую постель! Теплую постель и крышу над головой. Некуда приклонить голову, что может быть ужаснее? Ходишь, ходишь… — Она вдруг откинулась на спинку кресла, глаза ее заблестели. — И все же я бы все отдала за Москву. Такая она широкая, необъятная, так пахнет весной асфальт. Посидеть в «Национале», прошвырнуться по улице Горького, по Столешникову, Петровке, заглянуть к девчатам — все бы отдала, честное слово!

— Москва — это хорошо, — согласился Лапин. — Впрочем, всюду можно жить, все зависит от человека. Есть любимое дело, приятные и интересные люди…

— В кино еще можно ходить, на базар за огурцами, на поезде кататься, на трамвае?.. Что мне дали Сосняки? Глупое замужество, глупый роман с тобой, — она усмехнулась, — под репродуктор…

— Какой репродуктор? О чем ты говоришь?

Она насмешливо смотрела на него.

— Он висел в комнате твоего друга, помнишь? Ты включал его… Он хрипел, этот репродуктор, его хрип до сих пор у меня в ушах. Ты ведь всего боялся. А потом ты смотрелся в зеркало, все ли у тебя в порядке. А о том, что это меня унижает, ты не думал, лишь бы тебе было хорошо. Сознайся, Женечка, правда ведь: обо мне ты думал меньше всего…

— Ну, знаешь, — обиделся Лапин.

— Ладно, ладно, — она примирительно положила свою руку на его, — ведь мы не для ссоры встретились… Я просто так сказала, не огорчайся. Ты еще не самое страшное…

Лапин поклонился:

— Спасибо.

— Правда, Женя, я не хотела тебя обидеть. Но… Я, наверно, не смогу тебе объяснить… Сейчас столько надежд… А какие мои надежды? Меня так закручивали и раскручивали. Что мне остается? Воспитывать Сонечку? Да, наверно…

— Ну, ну, — сказал Лапин, — у тебя все впереди. Только надо надеяться на себя.

Она пристально посмотрела на него:

— Ты так думаешь?

— Я не пророк и не провидец, — ответил Лапин.

Некоторое время она молчала, думала. Потом посмотрела на Лапина, улыбнулась:

— Трусишка ты все-таки, Женя…

Утром Лапина разбудил громкий разговор уборщиц в гостиничном коридоре. Он проснулся непривычно рано, и настроение его, испорченное неудачным свиданием с Лилей, испортилось окончательно. В довершение всего буфет оказался закрыт: буфетчица уехала за продуктами. Лапину хотелось курить, но первую папиросу он курил только после своего первого утреннего стакана чаю. А чая не было.

В этом не слишком приятном расположении духа подъезжал Лапин к заводу. Почти сразу за городом потянулись гигантские корпуса, цехи, колонны, башни, колоссальные цистерны, тысячекубовые газгольдеры. Вдоль дороги на многие километры высились на бетонных опорах широкие подвесные трубопроводы, по ним днем и ночью текли хлор и этилен — главные нитки , коммуникации завода. По реке двигались караваны барж, по берегу — железнодорожные составы с нефтью, солью, серным колчеданом, фосфатными и калийными рудами.

Дело, по которому Лапин приехал в Сосняки, было для него ясным. Виновен или невиновен Миронов в смерти Колчина — решит следствие. Есть в кодексе пункт об ответственности за «доведение до самоубийства путем жестокого обращения или унижения личного достоинства» — так или приблизительно так это сформулировано и карается сроком до пяти лет. Прокуратура, вероятно, дело прекратит, никаких доказательств виновности Миронова нет. Однако в связи с этим делом создана обстановка, исключающая выдвижение Миронова на пост директора завода, и становится реальной вторая кандидатура — нынешнего заместителя директора завода Коршунова. С Коршуновым сейчас и должен встретиться Лапин, и при мысли об этой встрече он испытывал душевное неудобство и жалел, что согласился поехать в Сосняки. Хотелось повидать Лилю. Вот и повидал…